Собачьи ночи

одинаковыми колебаниями без конца без остановки – как если бы ты с того самого часа на кладбище, с той самой ночи, когда тебе пришлось совершить убийство, начал строить для себя мост над пропастью, дна которой ты не можешь разглядеть, ибо оно скрывается под туманом & тьмой, на неизмеримой глубине, & последний опорный столб, возведенный на прочном основании, он уже далеко, очень далеко позади – жизнь на выступе – только чудо некоей странной статики, кажется, препятствовало до сих пор твоему обрушению, окончательному низвержению в пропасть. Между тем, на этом пути в колеблющееся, неопределенное 1ночество, на который ты ступил много лет назад, если, конечно, не был брошен на этот путь еще до своего рождения, если речь не идет о предопределенности твоего 1ночества кровью других 1ноких, живших прежде тебя, – между тем, значит, даже такое представление о каком-то происхождении, мысль, неизбежная, о родителях – матери отце – вместе с влекомым за ними обоими на буксирном тросе косяком родственников, этой шире и шире раздвигающейся в прошлое пирамиды из костей плоти характеров & денег, со всеми их комедиями актерской игрой хитрыми боксерскими хуками, всегда ради 1 только: чтобы выстоять, даже не пере-жить что-то, а только выстоять, чтобы хоть как-нибудь, да свести концы с концами, вместо того, чтобы отправляться псу под хвост….. даже такое представление, если иметь в виду Сегодня & Здесь, давно уже погрязло в несущественностях, позабыто & удалено из сознания 1нокого, а если и всплывает в этом сознании, то вызывает лишь горький смех –; и, тем не менее, оно, это представление, обладает такой тяжестью, такой гнетущей силой – именно в те моменты, когда ошибочно констатируется его утрата; к этому, значит, и сводятся, по всей видимости, домогательства Прошлого: заставить 1нокого найти свою 1нокость, которая, как только он ее ощутит во всей присущей ей жесткости, наконец заставит его, 1нокого, об нее разбиться….. Слишком тяжелым попал ты в этот мир, потом всю=жизнь подвергался взвешиванию & под конец был найден слишком легким. Тебя не хватило : ?Когда же ты будешь наконец взыскан, убран отсюда….. (В дикой тишине внутри твоей головы – периодический треск, осколочный шум, как если бы изначально криво сколоченная балочная конструкция теперь подверглась добавочной нагрузке; или: как если бы твой череп все сильней и сильнее сжимали винтовые тиски –: что- то Чужое хотело бы теперь продолжать за тебя твою игру перед зеркалом –) :И эта женщина, ей в прошлом часто удавалось благодаря одному лишь ее присутствию, всегдашнему покою и уверенности в своем здесь- бытии, становиться твоей ближайшей опорой на пути через пропасть, когда уже нет иного пути назад или вперед. Может быть, сегодня эта женщина стала бы твоей последней опорой, после которой – низвержение вниз, конечный окончательный Аут. Ты должен был учитывать и такую возможность….. хотел Все=это рассказать ей при вашей встрече. И получился бы вечер, который разделил бы вас тайной твоего преступления – или, напротив, связал друг-с-другом на всю жизнь. Другое, что не было бы решением, ты даже не принимал в расчет. – И, тем не менее, для тебя, в тени твоей страсти к этой женщине, остается желанным только 1, остается 1 только страшный вопрос: ?Сумеет ли она отличить важное от ничтожного, как это умеют только женщины, когда дело дойдет до действительно серьезных вещей: 1 короткий слезный поток и потом – поступок. С отдаленьем, однако, растет и Теряющее[19]. Ты хотел увидеть, как это решится: Сегодня вечером – –

И вот теперь здесь, в ночном закоулке одной из боковых улиц этого города, на ступеньках светло освещенного подъезда – лицо ребенка на пороге к женственности, обнаруживающее сходство с ней, но только, так сказать, вернувшейся на несколько десятилетий назад – (так должна была она тогда выглядеть, с темно-русыми волосами до плеч, которые, расходясь от прямого пробора, гладко обрамляют худое лицо (никогда не видел я ее с другой прической), с узким, немного длинноватым носом и правильными полукружьями бровей над пестрой цветовой смесью глаз, которые, в зависимости не только от характера дневного освещения, но, что важнее, от ее внутренних дней&ночей, могут принимать разные оттенки, от насыщенно-зеленого до сияюще-голубого) – типичные, не связанные с возрастом грани лица любой женщины, которые принадлежат любой женщине; и, более того, кроме того, как бы к одному ландшафту принадлежит репертуар ее жестов&движений, этих мельчайших отличительных знаков тела – вот прядь волос смахивается со лба, & при этом пальцы образуют 1=определенный каскад – или рот, который, готовясь произнести звуки, по-особому растягивает&приоткрывает губы, а язык уже гибко и сладострастно проталкивает в них слово деньги….. – или вдруг поднимаются брови, когда услышаны определенные слова: слова, которые имеют отношение к ее внутренней эротике, и при слышании этих слов, когда они произносятся вслух, таким образом маркируется момент их попадания в цель – –

С простодушно раздвинутыми бедрами и высоко задравшейся короткой юбкой девочка на ступеньках обозревает открывшуюся ей панораму – но, словно под влиянием магнита, вновь и вновь поворачивает голову & обращает взгляд в мою сторону – взгляд, цепляющийся за меня, крепко. Я же автоматически рассматриваю открыто выставленные напоказ ноги, бедра и то, что выше, – :заметив прикрывающие ее промежность детские, в зверушках&игрушках, трусики, я через силу заставляю себя отвести взгляд –, и все же посматриваю туда снова и снова, потому что очарован этим повторением моей женщины, но в другой возрастной категории, – пока Малышка не отвечает мне взглядом глаза-в-глаза, без малейшего следа улыбки на губах; губы ее остаются плотно сжатыми, серьезными, но не отвергающими меня и не враждебными; & с несказанной уверенностью в себе эта – наверное, двенадцатилетняя – девочка вдруг медленно закидывает ногу на ногу, одновременно одергивая юбку, как если бы женский инстинкт подсказал ей, что этот-мужчина уже и так слишком долго любовался дармовым зрелищем; в то время как ее детское личико с большими глазами все еще – кажется, совершенно незаинтересованно – обозревает окрестности. : Я чувствую, что не в силах тронуться с места. Наконец – видимо, потому, что игра без ответных ходов ей наскучила, – Малышка поднимается со ступенек и возвращается в дом, через ту самую дверь, войти в которую мне порекомендовал Толстяк, сказав, что здесь я смогу оставаться до тех пор, пока в этот город не приедет она, пока !наконец я не увижу ее, впервые за ?Сколько лет…..

Подняв дорожную сумку с мостовой, я прохожу несколько шагов, отделяющих меня от двери, которая структурирована так же, как нижняя часть фасада с рядом закрытых ставней: маленькие квадратные рельефные поверхности, все одинаково оформленные: почти вплотную друг-к-другу – вертикальные деревянные палочки, которые, будучи соединены в квадраты крепкими деревянными рамками, выглядят как шпалеры из серых карандашей. Правый нижний квадрат – с маленьким дефектом: рамка частично выломана, что напоминает открытую калитку в решетчатой изгороди или нелегально проделанную дыру – в ограде загона для скота, либо в пограничном ограждении……

Но меня это не заботит, я прикасаюсь к чугунной ручке, дверь легко открывается. И уже при 1м шаге во-внутрь – металлически поблескивающий сугроб, каскады, яростный делириум мух….. как если бы во- внутри руины блок вязкой темноты вдруг распался на миллиарды пылинок, самоуправляемых летательных аппаратов, неисчислимых и непрерывно атакующих непрошенного пришельца – зловредная буря с градом, движимая неизбывной агрессивностью, на которую, похоже, способен только этот вид насекомых, представители которого, видимо, словно густой мех, покрывали гниющие отбросы & мусор внутри этой руины и которых я – в тот момент, когда проник сквозь отверстие в затянутом проволокой 4хугольнике входа, – вспугнул. Инстинктивно я прикрыл руками лицо, глаза нос рот – иначе рои ринувшихся на меня из темноты насекомых угодили бы мне прямо в глотку…..

Крестьяне не преувеличивали : Внутри руины, в жирной черноте, – блок вони, перемешанной с ядовитыми испарениями селитры & аммиака, выпотевающими из разъеденных кирпичных стен, и еще: затхлость сырой древесины & гниющих фруктов, яблок, которые хранились в закрытых выдвижных ящиках & теперь, похоже, окончательно разложились; и среди всего этого, как ключ ко всем замкaм тления, – еще и зловоние человеческой плоти, сладковато-стеклянистое & отдающее тухлятиной, – запах, который, едва я проник во-внутрь, тотчас сомкнулся вокруг-меня наподобие оболочки, чтобы приравнять&приобщить меня к тягучему, невозможному, скандальному умиранию Чужака….. Что означало: 1, где-то под всем этим медленным развоплощением еще бьющееся, сердце; еще по артериям&венам пробивающаяся – вопреки всему этому гниению – отравленная кровь, которая с каждым ударом сердца дает новую подпитку для собственного разложения; & сразу мысль: это своего рода МашинаУмирания, построенная ради 1 особого Memento