Собачьи ночи

–?Что с вами. Вам ?нехорошо – !Минутку – я принесу во –

–Нет!нет. Все уже в порядке. Не беспокойтесь. Ерунда. Останьтесь. Рассказывайте. Расскажите дальше. !Пожалуйста. Я хотел бы вас дослушать: Всю эту историю –

Женщина снова усаживается в кресло, вертит в руках стакан с виски, пока стекло не становится молочно-мутным, с дымчатыми разводами от ее влажных пальцев. Проходит довольно много времени, прежде чем она вновь начинает говорить, как если бы ей пришлось заново придумывать каждое отдельное слово.

–Толстяк, как вы его называете, не мог успокоиться на том, что моего мужа уволили с работы. Он хотел !совсем его уничтожить. Никаких разумных оснований для этого не было. Потому что исковое заявление, поданное моим мужем в суд, естественно, давно уже отклонили. Да и арбитры по трудовым конфликтам не желали мараться, впутываясь в такое дело. Всех устраивал вариант с бессрочным увольнением, никто не желал объясняться с вышестоящим начальством..... А увольнение фактически подразумевало для моего мужа запрет на дальнейшие посещения больницы. Значит, даже если бы он отважился повторить свои показания относительно торговли человеческими органами где-нибудь в другом месте, он бы уже не смог представить !никаких доказательств. Для больничного начальства инцидент на этом был исчерпан. Но для Толстяка – ни в коей мере. Тот не отставал от своей жертвы. Движимый чистой злобой. Или же ради чистой радости, которую доставляют ему страдания Другого. Жажда уничтожения постоянно стимулировала его фантазию.

Она опять выпивает виски в 1 присест, но на сей раз дело обходится без кашля. Быстро заканчивает она свой рассказ, излишне торопясь, будто зачитывает вслух бессмысленную в ее представлении таблицу, с обозначениями очень далеких от нас, анонимных & зашифрованных под кодовыми номерами событий, которые, однако, для специалистов в данной области важны & понятны: –В 1 прекрасный день наш счет в банке просто заморозили & мы уже не могли ничего с него снять – а следовательно, не могли больше вносить квартплату, оплачивать газ и электричество – ведь ни одному из нас не удавалось найти для себя работу. Моего мужа не захотела нанять – в качестве могильщика – даже Церковь. Видимо, он показался им чересчур горячим для того супчика, который они все-эти годы готовили на костре своей партии..... Правда, от мамы моей & от родителей мужа время от времени приходили какие-то деньги. Так что голодать мы не голодали, и у Малышки тоже всегда было, чем перекусить & в чем отправиться в школу. Потом, 1нажды, с его родителями произошло несчастье: оба погибли. Никто нам так и не объяснил, ?что !именно с ними случилось..... Вплоть до сего дня. Но, тем не менее, я ! убеждена, что без Него, Толстяка, здесь тоже не обошлось. И кто поручится, что он не приложил свою грязную руку также и к сегодняшнему несчастному случаю с моим другом. !Подумайте. Он ведь хотел рассчитаться с нами обоими, с самого начала. Однако пока что своей цели не достиг. Толстяк до тех пор преследовал эту цель, пока он – пока мой муж –

Беззвучный плач, ни 1 всхлип не разбивает на куски ее голос, слезы открыто и безостановочно текут по лицу, пока она продолжает говорить, как если бы то были не ее слезы, как если бы она говорила не своим голосом, рассказывала не свою историю. –Две недели муж мой оставался пропавшим без вести. Каждый день я слушала новости; и каждый раз, когда кому-то удавалось преодолеть Стену или кого-то убивали возле Стены, я думала: Это !он. Наверняка это !он….. !?Можно ли плакать каждый раз, когда слышишь об удачном побеге или о застреленных при попытке к бегству. Я плакала. Плакала каждый раз. Потому что – думала, а вдруг мой глупый плач все-таки поможет & снова окажется, что это был не он, что он еще жив –. И я действительно не слышала его имени в этих сообщениях о застреленных. Он оставался просто: пропавшим без вести. Когда Малышка спрашивала о нем, я говорила: он уехал по служебным делам. Но, думаю, она не очень долго мне верила. А ведь я, как потом выяснилось, была !права, в определенном смысле –. В конце концов, через две недели, его нашли. В лесу. Там, где он раньше всегда гулял после напряженного рабочего дня в больнице. Именно там он повесился.

Женщина больше не плачет; ее голос стал холоднее, как воздух после продолжительного дождя: – Меня и малышку он по-свински бросил на произвол судьбы. Это типично для так называемых героев. А потом: Потом и самой ГеДеР пришел конец. Она в1ночасье исчезла. Как привидение. Была, да сплыла. По крайней мере, граница исчезла – но !не Толстяк….. Тот просто на время нырнул под воду….. И в один прекрасный день вынырнул: В качестве собственника этого дома….. & других домов, по соседству. – (Она снова поспешно пьет) –!Не сомневаюсь: Теперь все дело во !мне. После мужа он принялся за меня. И не успокоится до тех пор, пока я и Малышка не –

–Но ?!почему. Дерьмо собачье: ?Почему: ??Какая ему от этого –

–!Никакой. !!Совсем никакой. !Ни малейшей. Он должен преследовать & он должен убивать. Из любви к искусству или бог знает почему. Но он !будет продолжать в том же духе, пока не добьется своего. Так обстоят дела.

(проклятье проклятье проклятье господи!боже прок –Тебе нечего сказать в свое оправдание. Разве что признаться этой женщине в том, какое участие ты принял в ее истории. !Легко сказать. А главное, ?чтo это поправит, ?чтo изменит в происходящем теперь….. И подумал, что после такого признания наверняка почувствовал бы себя плохо, отвратительно, жалко, как уличенный в обмане подлый и трусливый лжец –.– Но ведь, с другой стороны, ты понимаешь, что не почувствовал бы себя хуже, чем до того, хотя и не лучше, конечно, – ты, собственно, ничего бы не почувствовал; ничего, кроме высохшего на коже пота, накопившегося за долгий-вечер; ничего, кроме усталости в твоем тяжело и беспомощно притулившемся на краешке стула теле Это !собачье дерьмо скажу-я-тебе Хоть бы скорее с Этим покончить покончить со всем этим !собачьим де –)

Она, похоже, и на сей раз ничего не заметила. Непоколебимо, с той горечью и той яростью, которые свойственны 1ноким, со всей непоколебимостью ветхозаветных пророков перечисляет она злодеяния Толстяка: –И целый ряд попыток запугать квартиросъемщиков – (слышишь ты, как она продолжает свое перечисление) –может быть записан на его счет: Сперва он добился, чтобы все входы в подвал закрыли & официально запечатали, это произошло два года назад в !ноябре – :никто не мог взять оттуда дрова & угольные брикеты для отопления, мы много недель жили в холоде. Потом он, видимо, нанял банду подонков, которые устроили в доме настоящий террор – вывинчивали предохранители – взламывали почтовые ящики & забрасывали туда вонючие бомбы, поджигали письма – по ночам колотили в двери – :1 старуха с первого этажа умерла от инфаркта, она была еврейка, в свое время пережила КЦ, и, может, подумала: !Теперь Те вернулись, чтобы снова ее забрать….. И она не так уж сильно ошиблась в своем предположении….. Только теперь это были не СА, не нацистские боевые группы: А боевые группы, сколоченные из остатков другой партии….. Новейшее же, что придумал Толстяк=Свинья, это СНОС ДОМА ПОСРЕДСТВОМ ВЗРЫВА – :Вот чем он уже несколько недель угрожает нам, вернее, в основном !мне, своей излюбленной жертве.

Женщина умолкает и задумчивее, чем прежде, смотрит на меня. (она наверняка заметила Господи !придется все это ей рассказать ты должен ей все выложить эту проклятую историю это типично гедеэровское дерьмо проклятье проклятье о про!к –) Потом, как если бы она хотела замаскировать – психологически – свои размышления, она начинает говорить быстрее, обратив лицо к стакану, зажатому в сложенных на коленях руках, словно там скрывается микрофон, которому можно доверить все ее горести, как будто бы из одной-всей жизни остались только Сейчас & Здесь этот 1 час одной ночи в 1 комнате в ауре бесформенных сумерек только эта возможность обозначить словами, обращаясь к невидимому записывающему устройству, собственный ужас, собственный страх – & имя виновного в нем. Однако имя в ее рассказе как раз и не упоминается, имени как раз и недостает, как всегда недостает чего-то существенного, когда дело доходит до выяснения причин, словно само-понятие=причины демонстрирует таким образом собственную ущербность. И в данном случае именно !мое имя – то, чего женщина не знает в своей истории; мое участие в ее судьбе, о котором она ничего не подозревает. Я – тот, кого она причисляет к диффузному, неизменно «услужливому» сообществу исполнительных=чиновников (ведь ты, Говнюк из говнюков, уже не способен даже как следует трахнуть женщину, ты – старая задница, никому не нужный кусок говна), к этому расплывчатому феномену, реальность которого выражается, по ее мнению, как раз в нереальности, в неуловимости, в затхлой атмосфере, окружающей деятельность этих служащих=Не-людей; а между тем, даже