А во-вторых, слишком уж с тобой было трудно, Ева. Ты такая… Знаешь, как редкостная вещь — только знай смотри, чтоб не разбить. А это утомляет, между прочим. В глаза ты мне как-то так вглядывалась всегда, как будто ждала от меня чего-то. А чего от меня ждать? Я прямо неполноценным каким-то себя начинал чувствовать, ей-Богу!
— Я ничего от тебя не ждала, — перебила его Ева.
— Ну, может, и не ждала, — легко согласился Денис. — Может, я неправильно тебя понял. Но и вообще… Да мне все это просто не нужно, понимаешь? Внимания такого со стороны женщины не нужно, что ли, — не знаю я, как это назвать! Пусть она будет сама по себе. Конечно, спутница, подруга, может быть, даже жена, но чтобы не вся она на мне была сосредоточена. Это меня сковывает, связывает, раздражает это!
Голос его и сейчас стал немного сердитым.
— Я поняла, Денис, — помолчав, сказала Ева. — И я думаю, ты прав.
Она удивлялась, что ей совершенно не хочется плакать. Ей стало немного жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу светло-серой дубленки, сняла такую же круглую шапочку и положила на колени. Две шпильки выпали, пока они снимала шапку, низкий узел развернулся, и волосы медленно сползли на плечи. Ева кое-как снова свернула волосы узлом и надела шапку.
— Надо идти, — сказала она, вставая. — Я рада, что мы поговорили с тобой.
Она видела, что Денис смотрит на нее с легким недоумением и даже недоверием в глазах. Наверняка, зная ее, он ожидал более эмоционального объяснения. Но Ева говорила сейчас только то, что думала.
— Ты все-таки поимей это в виду, — сказал Денис, тоже вставая с витринного подоконника. Нетронутая кофейная бурда остывала в пластмассовых стаканчиках на столе. — Ты же и в самом деле не старая еще, будут у тебя мужики. Тебе, Ева, замуж надо выйти, а для этого кое-какие усилия придется приложить. Нельзя же…
— Я поняла, — перебила его Ева. — Спасибо, Диня, хватит, пойдем.
Они вышли на улицу. Снег блестел под неяркими фонарями, светились витрины в разноцветных домах, люди толпой переливались из магазина в магазин.
«Вот такой он и был когда-то, наверное, — Кузнецкий… — подумала Ева. — Только сани ездили вместо машин… Господи, о чем я думаю!»
— Холодно как стало, — сказал Денис, застегивая куртку. — Ну и слава Богу! Пора лыжный сезон открывать.
— Ты куда сейчас? — спросила Ева. — В метро?
— Да нет, я тут к приятелю должен заскочить, — ответил Денис. — Он на углу Петровки живет. А знаешь, что рядом с его домом когда-то было? — вдруг вспомнил он. — Хомякова роща!
Он искренне радовался тому, что закончено неизбежное объяснение, что можно снова окунуться в свою интересную жизнь, и эта радость без труда читалась в его глазах.
— Это когда же там роща была? — улыбнулась Ева, глядя в его оживленное лицо.
— Да это только называлось так — роща, — объяснил Денис. — А на самом деле просто палисадник с сиренью. У поручика Хомякова палисадник клином выходил прямо на мостовую. Город хотел у него землю эту выкупить, чтобы проезду не мешало. А поручик уперся: сто тысяч, и ни копейкой меньше, и палисадничек свой еще оградой железной обнес. А это ж бешеные деньги были тогда, просто несоразмерные! И что ты думаешь: пятнадцать лет с ним судились-торговались — ни в какую. Частная собственность, святое дело. Так и заплатили, сколько просил… А до тех пор и росла эта Хомякова роща посреди улицы, про нее даже стихи какие-то есть, но я их пока не нашел. Молодец он, правда?
— Какой же он молодец? — пожала плечами Ева. — Крохобор какой-то.
«Жлоб несчастный, Полинка бы сказала», — подумала она, но сама таких слов произносить не стала.
— Не крохобор, а человек в своем праве, — не согласился Денис. — Ну, Бог с ним! Все теперь покрыто мраком лет…
— Да, — согласилась Ева. — Это точно. Я в метро.
— Может, тебя проводить? — поинтересовался Денис. — Нога-то как, не болит?
— Не болит, не болит, я же сказала, — покачала головой Ева. — Пока, Диня.
— Пока!
Он махнул ей рукой и побежал вниз по Кузнецкому, скользя по булыжной мостовой, теряясь в толпе…
Ева не стала смотреть ему вслед — зачем? Она тоже пошла по булыжной мостовой к метро, опираясь на длинный зонтик.
Под аркой она снова остановилась передохнуть: нога опять заныла. Все-таки опрометчиво было соглашаться на встречу далеко от дома.
«Ничему-то я не научилась, — невесело усмехнулась про себя Ева. — Опять сделала, как ему было удобно. Ну, что теперь… Все равно в последний раз».
— Еванжелина! — вдруг услышала она. — Еванжелина, дорогуша, ты куда это бредешь?
Голос был веселый, громкий, и Ева узнала его раньше, чем обернулась. Таким образом переиначивал ее имя только один человек — их сосед Рудольф Петрович, с которым дружила бабушка Эмилия.
Он и окликал ее сейчас на всю улицу.
— Ой, дядя Рудик, здравствуйте! — улыбнулась Ева. — А я вас не заметила. Вы из ЦДРИ, наверно, идете? — догадалась она.
Догадаться, впрочем, было нетрудно: дядя Рудик всегда был завсегдатаем именно Центрального дома работников искусств, в отличие от других обитателей их двора, которые предпочитали пестрый буфет Центрального дома литераторов.
Да и шел он ей навстречу не слишком твердой походкой, что тоже не оставляло сомнений в том, где он провел вечер.
— А я тебя сразу заметил, Еванжелина, — радостно сообщил дядя Рудик. — Это соседка моя, — обратился он к своему спутнику. — Зовут, представь себе, как прародительницу нашу. Но я предпочитаю более изящный вариант, по Бичер-Стоу. Помнишь, в «Хижине дяди Тома» девочка рыдала над горькой негритянской судьбой, а потом сама возьми да помри?
Ева снова улыбнулась, вспомнив одну из любимых книг своего детства. Она и сама плакала в шесть лет, читая о смерти маленькой Еванжелины Сен-Клер, а дядя Рудик с бабушкой Милей сидели в это время на кухне и выпивали водку за успех «пражской весны».
— Да, необычное имя, — сказал дяди-Рудиков спутник. — Как и его милая обладательница.
Еве так мало приходилось слышать комплиментов в свой адрес, что она пристальнее вгляделась в этого человека. Он был не очень молод, но, пожалуй, помоложе дяди Рудика. Или просто выглядел моложе: более подтянутым, аккуратным — в отличие от Рудольфа Петровича, на животе которого трещали пуговицы потертой куртки.
— А это Лева, — кивнул дядя Рудик. — Тоже поэт, мой давний приятель. Только преуспевающий в отличие от меня… Вот, встретились после долгой разлуки на бурных просторах бытия!
— В буфете ЦДРИ то бишь, — усмехнулся Лева. — Лев Александрович Горейно, очень приятно.
— Ева Гринева, — представилась Ева.
Она так и не привыкла называть себя по имени-отчеству, несмотря на учительский статус.
— О, Капитанская Дочка! — сказал Лев Александрович.
— Как это вы догадались? — удивилась Ева.
— О чем догадался? — Его широкая бровь тоже удивленно приподнялась. — Просто эта ассоциация сразу приходит на ум, разве не так?
— Наверное, — улыбнулась Ева. — Меня, во всяком случае, ученики так и называют.
— А что вы преподаете? — заинтересовался Лев Александрович.
— Русскую литературу. И язык, — уточнила она.
— Что ж, можете гордиться. Вы хорошо преподаете, раз подобные ассоциации приходят в голову
