— Да ничего не случилось, милая, — улыбнулся он, но улыбка вышла такая печальная, что сердце у Евы дрогнуло. — Правда, ничего. Съезжу в Кратово, завтра оттуда на работу. Давно по лесу не бродил!
— На ночь глядя… — сказала Ева.
— Какая же ночь? Светлым-светло. До завтра, золотая моя рыбка!
Он быстро поцеловал Еву в висок и открыл дверь.
«Хорошее „ничего не случилось“! — подумала она. — Все как на голову встали…»
Она так ничего и не понимала. Конечно, неожиданная тревога и смятение в доме связаны были с этим паном Адамом, но почему? Если даже предположить, что у мамы был с ним когда-то роман, то что в этом страшного? Она ведь родила уже в восемнадцать лет, значит, роман мог быть только совсем детский, и стоит ли придавать ему значение? Да если он вообще был!..
Ева никогда не замечала, чтобы отец ревновал маму. Для нее, красивой, молодо выглядящей женщины, все мужчины, кроме него, были чистой абстракцией, и этого невозможно было не замечать. Даже отдаленных поводов не было для ревности…
И вдруг, зная это, он стал бы ревновать к какому-то старому приятелю, с которым она не виделась сто лет и которого встретила совершенно спокойно! Ведь действительно спокойно — Ева слишком хорошо знала все мамины реакции, чтобы в этом сомневаться. Если и была в Надином поведении некоторая растерянность, то только в самом начале. И ничего удивительного, все-таки гость из прошлого, может, она его просто не сразу узнала…
Вздохнув, Ева достала из буфетного ящика свежее полотенце и принялась вытирать рюмки и чашки.
— Я не думала, что когда-нибудь тебя увижу, — сказала Надя. — Как странно…
— Что тебе странно, Надечка? — спросил Адам, подавая ей руку возле лужи.
— Странно, что я почти не удивилась, — объяснила она. — Разве что в первую минуту — я тебя просто не сразу узнала из-за усов…
— А я узнал Еву, — улыбнулся Адам. — Вот то было дивно! Знаешь, как?
— Знаю, — кивнула Надя. — По колечку, как еще ты мог ее узнать?
— Правда… Как в кино!
— В кино ты бы в нее сначала влюбился, а потом узнал, что она твоя дочь, — снова улыбнулась Надя.
— То правда, Надечка? — тихо спросил он. — Когда Виктор мне сказал, я не мог
поверить…
— Почему же не мог? — пожала она плечами. — Мы с тобой были здоровы и молоды, почему не мог родиться ребенок? А когда это Витя тебе сказал? — поинтересовалась она.
— Два дня назад… Я случайно встретил его в Киеве на Крещатике…
— Надо же! Вот это уж точно как в кино, — усмехнулась Надя.
— Я думаю, ты должна была меня взненавидеть тогда… — медленно произнес он.
— Нисколько! — возразила Надя. — За что же мне было тебя возненавидеть? Я в юности делала только то, что хотела. И, как сейчас понимаю, с полной беспечностью. Правда, я и теперь ничуть об этом не жалею… И не думаю, что это было случайно. Я недолго тебя ждала, Адам, — улыбнулась она. — Через два года, как ты уехал, я вышла замуж.
— Ты год ждала дитя и еще год ждала меня с дочкой! — с неожиданной горячностью проговорил он. — То очень много, Надечка! Потому я и подумал, что ты…
— Напрасно подумал, — перебила его Надя. — Я не успела тебя возненавидеть. Сначала я тебя любила, а потом забыла — через год после того, как вышла замуж. Ненависть просто не поместилась… Это правда, Адам, я не для того говорю, чтобы тебе отомстить за прошлое! Если что и было мне нелегко в моей жизни, то не воспоминания о тебе…
— Я писал тебе! — с той же горячностью сказал Адам, хотя она об этом не спрашивала. — Я приехал в Польску и каждый день тебе писал!
— Я не получала писем, — улыбнулась Надя. — Но вообще-то это неважно. Я и тогда догадывалась, что они просто не доходят. Я тебе отправила два письма, когда родилась Ева. Наверное, ты их тоже не получил. — Он кивнул. — Вот видишь… Что ж, мы жили в такой стране. Ну, Бог с нею.
— Как ты спокойна, Надечка, — тихо проговорил он. — Ты совсем спокойная…
— Да, — кивнула она. — Но знаешь, я этому даже не удивляюсь. Все так блекло как-то, тускло — наша с тобой встреча… Не задевает мое сердце! Может, если бы я стала прежней, семнадцатилетней, и ты стал бы прежним, и мы бы с тобой вдруг встретились — может, тогда я была бы взволнована. А теперь — ты прости, но я вот иду и думаю о Юре… Это мой сын, — пояснила она. — Он на Сахалине работает, и уже неделю никаких известий. Или что Ева никак не объяснится с одним человеком — о ней больше всего думаю, когда с Юркой все в порядке. Или вот еще: когда Полинка сегодня явится?..
— А о твоем муже ты не думаешь? — перебил Адам; его голос впервые прозвучал раздраженно.
— О моем муже? — улыбнулась Надя. — Это не называется — думать… Я не думаю, а знаю, например, что сейчас он поехал на дачу, потому что не может сидеть в четырех стенах и представлять, как я иду с тобой по улице.
— Он знает, кто я? — удивился Адам.
— Конечно, знает. Он когда-то даже предлагал тебя найти… Скажи, — она вдруг резко остановилась посреди тротуара; окна гостиницы «Аэростар» уже светились у самой обочины Ленинградского проспекта и мерцали, как ранние звезды в весеннем небе. — Скажи, Адам, просто так мне скажи теперь: неужели ты действительно думаешь, будто все так получилось из-за того, что письма не доходили?
Он молчал, смотрел на Надю.
«Совсем другой взгляд, — вдруг подумала она. — Трепет, глубина… Куда все исчезло? Только у Евы осталось».
— Конечно, не потому… — наконец произнес Адам. — Я розумел, что они могут не дойти. Но я писал, чтоб думать, что делаю все правильно… Чтоб думать: она мне не отвечает, может, она меня забыла, нашла другого, что поделаешь, она такая млодая и красивая. Если б я знал про дочку, может, я бы…
И тогда было бы то же самое. — Надя пошла ко входу в гостиницу, и Адаму пришлось идти за ней. — Ты знал бы, что у тебя растет дочка, и думал, что вот-вот соберешься ее навестить. А потом узнал бы, что я вышла замуж, и успокоился бы. Ну, это я глупый затеяла разговор! — вдруг засмеялась она. — Если бы да кабы… Да, а почему ты русский язык вдруг преподаешь? — спросила Надя. — Ты извини, но ведь странно — по-моему, ты чему-то другому учился, тем более во Франции…
— Все потому же. — На секунду сердце у Нади дрогнуло при виде его грустной улыбки. — Через пальцы ушла жизнь… Ты скажешь Еве? — спросил он.
— Скажу, — кивнула Надя. — Смешно теперь было бы не сказать, раз уж ты приехал. Зачем ей гадать, кто да что? Пока она маленькая была, мы скрывали, особенно когда сын родился. Валя очень ее любил и все боялся, что она его любить меньше будет, если узнает, что не родной отец. Он матери своей сказал: если ты хоть кому-нибудь проговоришься, что Ева не моя дочь, я тебе этого не прощу никогда в жизни. Мы как раз на новую квартиру переехали, было не очень трудно скрыть. А друзьям своим он сказал, что давно хотел на мне жениться, да я не соглашалась, — объяснила Надя. — Ева такая впечатлительная всегда была, с самого детства, и вправду непонятно было, как бы она себя повела… Глупости, может быть, но я не хотела Валю лишний раз расстраивать, ему и так хватало. А потом как-то и случая не было ей сказать… Вот, появился случай, теперь скажу, надо же когда-то. Ты пришел, Адам. — Она кивнула на ступеньки у входа в гостиницу. — Что ж, счастливо тебе! Может, еще увидимся когда-нибудь.
— Да? — невесело усмехнулся он. — Когда-нибудь, где-нибудь — може… Прощай, Надечка! Я хотел поговорить с тобой, но как-то у нас не получилось… Ты правду кажешь: все тускло, блекло. Прощай!
Он наклонился и поцеловал Надю в голову, на секунду задержал губы у ее волос, у светлой ниточки пробора. Потом повернулся и быстро пошел к гостинице, сутулясь и все прибавляя шаг.
— Мама, что все это значит? — спросила Ева, выходя в прихожую. — Кто это был?
