получать за своих улиток столько, сколько торговки за «недельки» получают, разве в этом дело?
Лера видела, что Костя обрадовался ее словам. Обрадовался — и успокоился…
— Ты удивительная жена, Лерочка! — воскликнул он. — Тонкая, понимающая. Мне так повезло, если бы ты знала!
— Пойдем спать, Костя, — улыбнулась Лера. — Смотри, уже двенадцать, нам обоим завтра рано вставать.
Костя придвинулся поближе, едва она погасила свет и забралась под зеленое атласное одеяло. Лера любила мужа, и их тайная, ночная жизнь была счастливой. Она отвечала на его ласки, на поцелуи его мягких губ, и ей по-прежнему нравилось встречать в минуты страсти взгляд его широко открытых глаз. И сегодня, почувствовав его прикосновение, она обрадовалась: чудная струна зазвенела у нее внутри ему навстречу…
Костя целовал ее, прикасался к ней — руками, всем телом. И Лера обнимала его, разгоралась вместе с ним, и почему-то торопила страстную завершающую минуту, когда они одновременно задрожат друг в друге, стараясь слиться еще больше, еще…
И она наступила, эта минута, и все было так же хорошо, как всегда, и приятная, согревающая слабость овладела ею после страстных содроганий — но струна звенела по-прежнему, неутолимо.
Костя уже уснул, а Лера все прислушивалась к этому неутихающему звону.
«Что же это? — думала она, бессонно глядя на светлое пятно фонаря, видимое сквозь занавеску. — Ведь ничего не изменилось, ведь все по-прежнему, все так, как я и ожидала. Что же со мной?»
В эту ночь, через пять лет после замужества, Лера поняла, что привыкла к Косте.
Глава 12
Следующий день в Луже мало чем отличался от предыдущего. Правда, они привезли на этот раз мохер, а его покупали хуже, чем белье.
— Я же говорила: людям теперь не до тряпок будет. — Зоська пританцовывала над своей сумкой. — Лифчики приходится брать, никуда не денешься. А с мохером погодят.
Часам к двенадцати Лере начало казаться, что она не пришла сюда во второй раз в жизни, а находилась здесь всегда. Она знала это странное свойство больниц, пионерских лагерей и прочих мест, где поневоле собирается много людей: законы, которые здесь мгновенно устанавливаются, берут в плен слишком крепко, отсекая весь остальной мир.
— Если так и дальше пойдет, — сказала Зоська, — нечего здесь до конца стоять, мерзнуть зря. Пойдем домой пораньше, ладно?
Но ответить Лера не успела. Знакомая волна пробежала по толпе, и она тут же почувствовала ее, и приготовилась уже повести себя иначе, чем во время вчерашней бессмысленной паники, — например, прижаться к памятнику и остаться на месте.
Но оказалось, что на этот раз паника вовсе не была беспричинной.
— Милиция! — раздался крик.
Оглянувшись, Лера увидела милиционеров, и каких! Это был отряд конной милиции — объект особого интереса всех детей из их двора, объект обожания и завистливых взглядов…
Она смотрела на быстро приближающийся отряд и не могла сдвинуться с места.
— Лерка, ты что? — закричала Зося. — Бежим же, чего ты ждешь!
С трудом выйдя из странного оцепенения, Лера подхватила сумку и побежала — как обычно, вместе со всеми. Но кони были уже совсем рядом, убежать от них было невозможно, и Лера остановилась.
Всадники были вооружены автоматами, в руках они держали настоящие плетки.
«Как у казаков в кино», — успела подумать Лера.
Впереди отряда ехала женщина — большая, крепко сбитая, державшаяся в седле с какой-то особой, не присущей мужчинам уверенностью.
— А ну, торгашня! — крикнула она. — Пшли отсюда! Сколько можно вас гонять!
Всадница была совсем близко от Леры, и она слышала каждое слово, произнесенное этой женщиной.
— Разрешило вам государство наживаться! — Милиционерша заходилась в луженом крике. — Нет, все мало! Стадиона уже мало, рядом надо территорию поганить!
Всадники напирали на сгрудившихся торговцев. Людей было слишком много, и, несмотря на быстроту общего бега, не все успели отбежать подальше.
«Да что же они делают! — ужаснулась Лера. — Неужели конями будут давить?!»
Но, кажется, принимать крайние меры никто все-таки не собирался. Конная милиция должна была подействовать устрашающе, и она достигла своей цели. Площадка от решетки до Ленина опустела так быстро, словно и не было здесь только что человеческих дорожек, сумок и ширпотребовского разноцветья. Конечно, никто никуда не ушел, люди просто образовали беспорядочную толпу, в которой уже невозможно было угадать организованный рынок. Оглядевшись, Лера тут же увидела Зоську.
— Что же теперь? — спросила она. — По домам все разойдутся?
— Да какое там! — махнула рукой Зоська. — Опять встанут, не вечно же эти будут кататься. Лошади не люди, им отдых нужен. Но знаешь что? — Она решительно взглянула на Леру. — Надо оптовиков искать, хватит так надрываться! Я же говорила, первый раз зимой торгую — нет, это слишком. Всех денег не заработаешь, о здоровье тоже надо подумать.
Лера не возражала. Она вообще не думала сейчас ни о торговле, ни даже о холоде. Конные милиционеры, завершив рейд, уже исчезли, но Лера все еще видела их перед собою. Но не этих, теснящих конями людей, а других — праздничных, улыбающихся всадников своего детства, и ноябрьский пар от лошадиного дыхания…
— Что? — Лера вздрогнула от Зоськиного голоса. — Конечно, отдадим оптовикам. Как хочешь. Зося, — вдруг спросила она, — ты чувствуешь, что все уходит безвозвратно?
— Уходит? — удивилась Зоська. — Ты о чем, Лер?
Оптовичку Зоська нашла уже на следующий день. Они поторговали еще немного бельем, а кошельки и мохер продали этой высокой быстрой женщине неопределенной внешности.
— Ничего мы на этом не потеряли, — успокаивала Зоська. — Конечно, подъема большого не получается, если оптовикам сдавать, но все равно неплохо.
Глядя, как два расторопных паренька волокут вслед за женщиной их стамбульские мешки, Лера почувствовала такое облегчение, словно сбросила с плеч тяжелый груз.
«Вот и все, — думала она, возвращаясь в этот день домой. — Вот и все, и исчезла эта непонятная жизнь, и можно вернуться, и забыть…»
Лера не кривила душой, когда говорила маме, что больше не собирается ехать в Турцию. Ей действительно казалось, что все это уже исчерпано и она непременно найдет другой способ зарабатывать деньги и чувствовать себя уверенно.
Может быть, так оно и оказалось бы — в другое время. Но в тот год все менялось ежедневно, и не так это было просто, обрести устойчивость в общей панике. Никому не нужны были услуги переводчицы — ни с французского, ни с английского, ни даже с итальянского: по Москве метались сотни отчаявшихся интеллектуалов, гораздо более квалифицированных, чем никому не известная аспирантка истфака.
И, отправляясь каждый день в магазин, или — особенно — на аптечный склад в Коптево, где через одну молоденькую провизоршу открылся лекарственный «канал», Лера все отчетливее ощущала замкнутость круга, в котором оказалась.
В следующий раз они поехали в Стамбул в марте, потом в мае, потом в июне. Все эти поездки
