обложило так, что пропал голос. И в конце концов выяснилось, что у нее настоящая ангина.
Но Лера даже наслаждалась этим неожиданным бездельем. Так давно не было у нее возможности просто валяться в постели, пить горячий бульон и ни о чем не думать! Голова ее проветривалась, точно комната при открытой форточке, и Лера радовалась будущей свежести, которая должна была наступить совсем скоро.
Одно было жаль: из-за ангины не удавалось побыть с Аленкой. Дочка только заглядывала к ней изредка, кричала:
— Мама дома, мама заболела!
А потом снова убегала к бабушке, к своим игрушкам и растрепанным книжкам.
Лера только вздыхала. Она вспоминала, каким чувством была охвачена, впервые увидев в роддоме Аленку, и понимала, что совсем по-другому должны были у нее складываться отношения с единственной дочкой. Но не получалось, никак не получалось, и она ничего не могла поделать.
Даже в те выходные, которые удавалось проводить с Аленкой, Лера чувствовала, что та рада не ей, а прогулкам в парке, аттракционам, мороженому. Совсем отдельно проходила жизнь ее дочки, и не в Лериных силах было нарушить незримую границу, отделяющую от нее этот мир.
На работу она смогла выйти только через две недели — действительно посвежевшая, как будто не болела, а отдыхала на курорте. Даже Зоська сразу это заметила, увидев Леру в первый день в офисе — изящную, в светло-бежевом английском костюме, подчеркивающем очертания стройной фигуры.
— Ох ты, какая ты, Лерка! — воскликнула она. — Что за женщина ты такая — от всего цветешь, даже от болезни!
— Ума не приложу, бесценная Жозефина, — улыбнулась в ответ Лера. — Отчего цвету, ума не приложу. А главное — для кого…
— Ну, это ты брось! — возмутилась Зоська. — А хоть бы и для себя, что такого? Странно ты рассуждаешь, ей-Богу. Как будто женщине красота дана ради какого-нибудь болвана!
— Ладно-ладно, милая феминистка, — остановила ее Лера. — Расскажи лучше, как работалось.
У нее были все основания называть Зосю Михальцову бесценной: она отлично справлялась с обязанностями «президентши» в Лерино отсутствие. И положиться на нее можно было железно, не ожидая никаких отговорок вроде детских болезней или мужниных капризов.
— Потемкин звонил, — сообщила Зоська в числе других новостей.
— Что хотел? — нахмурилась Лера.
— Да ничего особенного. — Зоська удивленно посмотрела на нее. — Как обычно. О домах в Панозере поговорили, сказал, скоро можно будет финнов приглашать. Тебе скорейшего выздоровления пожелал. И все.
— Зося, — спросила Лера, — скажи, трудно тебе с ним работать?
— Да ты что, Лер? — Зоськины светлые брови поднялись еще выше. — С ним — трудно? Да он же сам все делает, над ним надзиратель же не нужен! И все нормально вроде… Или случилось что-нибудь?
— Ничего не случилось, — ответила Лера. — Я потому спрашиваю, что хочу все дела с ним тебе перепоручить. У меня, наверное, проект один будет интересный, сейчас как раз обсуждаем со Стрепетом… Сможешь ты с Потемкиным одна работать, без меня?
— Смогу, конечно, — пожала плечами Зоська. — Не самый трудный участок.
— Вот и отлично, — заключила Лера. — Будет звонить — так ему и скажи. И чтобы он больше ко мне ни по каким вопросам не обращался, хорошо?
Зоська, конечно, догадалась, что что-то произошло у Леры с Потемкиным. Слишком уж резким был тон, слишком очевидным желание не видеть Стаса, который две недели назад и приезжал-то в офис только ради «президентши». Но расспрашивать Зоська не стала. Зачем? Не тот у Леры характер, чтобы давать объяснения.
Лера вся внутренне напряглась, ожидая Стасова звонка и готовясь дать ему отпор. Но он не позвонил ни разу. Вернее, звонил, но беседовал исключительно с Зосей и только о делах.
И Лера постепенно успокоилась.
«Может быть, он все-таки что-то понял? — думала она. — В самом деле, разве так трудно мужчине понять, что женщина его не любит, какая для этого особенная тонкость нужна?»
Да ей и некогда было слишком уж задумываться о подобных вещах. Работы не убывало, «Московский гость» рос как на дрожжах. Репутация у фирмы была безупречная, и все чаще Лера слышала по телефону:
— Госпожа Вологдина, нам очень рекомендовали именно вас! Вы же понимаете, сейчас в России все так неопределенно, а наши люди, несмотря на любопытство, хотели бы быть спокойны…
И ей удавалось поддерживать эту уверенность, организовывая для иностранцев симпозиумы в Москве, и путешествия на байдарках, и теплоходные экскурсии по Волге, и даже что-нибудь необычное, вроде пеших походов по литературным усадьбам Подмосковья — для одержимых славистов…
И, конечно, по-прежнему ездили по всему миру туристы от «Московского гостя», и надо было заниматься рекламой, ездить в посольства на коктейли, добиваться чего-то от непрошибаемых чиновников, и еще, и еще…
На все это не хватало светового дня, когда уж тут было думать о Стасе Потемкине!
У Леры минуты не находилось за день, чтобы просто присесть, расслабиться и подумать хоть о чем-то, не связанном с работой. Но если прежде она иногда жалела о том, что жизнь несется в таком бешеном, невыносимом для души темпе, — то теперь и на сожаления не оставалось ни времени, ни сил.
В пятницу она уезжала из офиса последней. По привычке обернулась, глядя на то место, где висела когда-то фотография отраженной Венеции. Это у Леры уже вроде талисмана стало: представить ее — невидимую, исчезнувшую — на прежнем месте и загадать, чтобы все было хорошо.
Обернувшись к двери, Лера увидела, что в вестибюль входит Стас Потемкин.
Она невольно отшатнулась, глядя на него испуганным взглядом. Но тут же овладела собой, посмотрела вопросительно.
— В чем дело, Стас? — спросила она так, словно они расстались вчера. — Зоси уже нет, и никого нет.
— Вот и хорошо, — невозмутимо заявил он. — Мне никто и не нужен, кроме тебя.
Кажется, он стал выглядеть еще эффектнее, чем прежде, — похудел, что ли? И одет был в коричневое верблюжье пальто, и пахло от него новым парфюмом.
«Гвоздь сезона», — подумала Лера — то ли о парфюме, то ли о Стасе.
— Думаешь, я о делах пришел поговорить? — сказал Стас. — Я к тебе пришел…
— Не надо было, Стас, — сказала Лера. — Я действительно все сказала тебе тогда, зачем же снова?..
— Зачем! — воскликнул он с неожиданной страстной силой; вся его невозмутимость испарилась в одно мгновение. — Ты еще спрашиваешь! Да сказал же я тебе: хочу тебя, всегда хочу — и пришел за тобой!..
— Интересное дело, Стас, — медленно произнесла Лера. — Являешься как снег на голову, кричишь «хочу, хочу». Прямо вынь да положь, и прямо здесь!
— Можно и здесь, — сказал он, и Лера увидела, как краешки его губ хищно выгнулись. — Я-то не постесняюсь… Но лучше ко мне поедем.
— Но, Стас… — начала было Лера.
— Поедем лучше, — повторил он, и в его голосе послышалась то ли просьба, то ли угроза. — Чертова ты баба, что ты со мной сделала! Уснуть не могу без водки, вот до чего довела! Так и стоишь перед глазами — тогда, голая… Ты что, хочешь, чтоб я руки на себя наложил? Уже я и так унизился дальше некуда — приехал за тобой…
— Перестань, — поморщилась Лера. — Руки наложил, унизился… Что за спектакль? Ты же взрослый человек, не мальчишка гиперсексуальный.
