— Да ты знать не знаешь, что это такое! — воскликнул Стас. — Когда в глазах темно, и все бы отдал, чтоб только ты пришла… Гиперсексуальный! Да я бабу приведу, оттрахаю так, что, кажется, наизнанку выворачиваюсь — и хоть бы что! Лежу, кручусь и думаю: вот пусть только сейчас придет, на полчаса только придет — жизни не пожалею…
Лера растерялась, услышав эти слова. Она понимала, что Стас говорит искренне, и ей даже жаль было его. Но она чувствовала в его словах не любовь, а что-то совсем другое — угрожающее и гнетущее, хотя по силе не уступающее самой страстной любви. Она и представить себе не могла, как сильно может сжигать неосуществимое желание; с нею такого никогда не происходило.
И вот Стас стоял перед ней, действительно готовый на все, — и Лере стало страшно.
— Не доводи до греха, — сказал он все с теми же интонациями — то ли просьбы, то ли угрозы. — Пойдем лучше…
— Стас… — Лера попыталась говорить как можно мягче. — Прости ты меня, но не могу я с тобой! Ну что тебе за радость, если даже я и приду на эти самые полчаса, что от этого изменится? Я понимаю, я сама перед тобой виновата, сама к тебе липла. Но что же теперь-то делать?
— Ты приди только, — сказал Стас — кажется, это было единственное, что он расслышал. — Я уж иногда думаю: мне б и этого хватило…
Лера не знала, что ему сказать. Да и можно ли было найти слова, способные его остановить?
К счастью, дверь неожиданно открылась и на пороге показалась Зоська.
— Ой! — воскликнула она. — А я расчетную книжку забыла в столе, а завтра же последний день за квартиру платить… Вы извините, я сейчас пойду!
— Ничего-ничего, Зосечка, — сказала Лера с такой радостью, словно на нее свалилось нежданное счастье. — Ты совсем не помешала! Я тоже уже ухожу, заодно тебя подвезу. Станислав Люцианович, извините, я очень спешу, — обратилась она к Стасу. — Рабочий день окончен, мне надо офис сдать на охрану.
Он смотрел на нее сузившимися глазами, и Лере показалось, что даже его глаза побледнели от напряжения. И зубы сжались так, словно вцепились во что-то мертвой хваткой.
— Ладно… — протянул он. — Как знаете, Валерия Викторовна!
И, распахнув дверь ногой, исчез в темноте зимнего вечера.
Глава 7
Времени на остановки не было, это так. Но иногда Лера чувствовала, что потребность остановиться, подумать о себе и о своей жизни становится такой же необходимой, как дыхание.
Она была одна. Конечно, ей было всего двадцать восемь лет, она была красива, умна и независима, и уж ей-то, кажется, можно было уверенной быть в том, что долго она в одиночестве не останется.
И все-таки, несмотря на все доводы логики, Лера Вологдина, преуспевающая, красивая и умная бизнесвумен, чувствовала себя в неизбывном одиночестве и выхода из него не видела.
Она каждый день сталкивалась со множеством людей, у нее не было недостатка в новых знакомствах и еще меньше недостатка было в восхищении сильного пола. Мужчины, с которыми знакомила ее работа, расточали комплименты, приглашали в рестораны и недвусмысленно намекали на возможность более близких отношений.
И какие это были мужчины! Всего за несколько лет Лера достигла такого уровня, на котором жизнь сводила ее с наиболее яркими и интересными людьми — как равную среди равных.
«Есть из кого выбрать», — думала она иногда с усмешкой, но усмешка эта была невеселой.
Все дело было в том, что ей не хотелось выбирать. Она не винила в этом мужчин — их-то за что? Ей казалось, что какая-то червоточинка появилась в ней самой — невозможность любви, так она это про себя называла.
А почему это произошло, Лера не знала. Может быть, это было следствием дешевого и неосуществимого романтизма, о котором когда-то говорил ей Валик Стар; может быть, началось, когда она бегала по Стамбулу, покупая лифчики; или когда ушел Костя; или с того мгновения, когда она почувствовала себя свободной, лежа в постели Стаса Потемкина. Но Леру действительно не тянуло ни к кому, и она ничего не могла с собой поделать.
Именно в таком состоянии — неизбывной и тягостной свободы — встречала она день своего рождения прохладным и ясным мартовским вечером.
Ей не хотелось устраивать праздник — очень уж настроение было неподходящим — и они посидели дома втроем с мамой и Аленкой, чокнулись бокалами с любимым Лериным «Киндзмараули». Лера сама уложила Аленку в постель, хотя та хныкала:
— Пусть бабушка! Пусть бабушка сказку почитает и побаюкает!
— Я тебе сама сказку почитаю, — увещевала ее Лера. — И побаюкаю сама, малышечка моя, не волнуйся!
— Ты не умеешь! — не успокаивалась Аленка. — Бабушка умеет, а ты не умеешь!
Все это тоже не добавляло радости.
— Я пройдусь немного, мама, — сказала Лера, когда Аленка наконец уснула.
— Да ведь поздно уже, Лерочка! — испугалась Надежда Сергеевна. — Куда же ты пойдешь?
— Пройдусь, — повторила Лера. — Не волнуйся, я скоро вернусь. Вечер хороший, подышу воздухом немного.
Она вышла во двор, когда вечерняя синева неба стала бархатной, почти черной. Прошла через гулкую арку, вышла на бульвар и медленно пошла к Садовому кольцу — просто так, без видимой цели. Весенняя легкость и весенняя тоска вели ее по вечернему городу.
Казалось, пол-Москвы высыпало в этот вечер на улицы. Женщинам не терпелось продемонстрировать наконец новые наряды, с таким тщанием приготовленные зимой. Мужчины выглядели словно бы увереннее в сопровождении своих очаровательных спутниц.
Лера перешла Садовое кольцо и остановилась в недоумении: а куда, собственно, она направляется? И едва не заплакала от ясного ощущения собственной никчемности. Ей вдруг показалось, что даже городу своему, родному и любимому, она совсем не нужна…
Вдруг она вспомнила, как стояла здесь однажды — да, вот здесь, на этом самом перекрестке, на этой троллейбусной остановке у Оружейного переулка, — и ждала Валика Стара, полная каких-то веселых и будоражащих иллюзий. А потом они пошли в «Три апельсина», а потом он спокойно предложил переспать с ним для приятного окончания вечера…
Но об этом думать не хотелось. А вот «Три апельсина» — это была мысль! Лера вспомнила особенную, утонченную атмосферу ресторанчика Вероники Стрельбицкой, и саму ее — очаровательную, уверенную в себе — тоже вспомнила. И почему бы не пойти туда сейчас?
К счастью, за это время ресторан не закрылся. Золотистая вывеска по-прежнему светилась над входом, и красные ступеньки были прежние, даже свежевыкрашенные.
Лера спустилась вниз и остановилась на пороге зала, оглядывая публику и выискивая глазами хозяйку. Валентин ведь сказал тогда, что она часто встречает гостей сама.
И действительно, Вероника Стрельбицкая, очаровательная богиня Ника, вышла ей навстречу откуда-то из золотистого полумрака в глубине ресторана.
Она почти не изменилась с тех пор как Лера увидела ее впервые. Не изменилась прическа — причудливая волна, обрамляющая тонкое лицо. И платье из лилового переливчатого шелка по-прежнему придавало ее облику изысканность и оригинальность.
Но, главное, не изменилось выражение лица, это Лера отметила сразу. Взгляд Вероникиных удлиненных глаз был тот же: веселый, обращенный к себе и потому совершенно довольный жизнью.
— Рада видеть вас у себя, — улыбнулась она Лере — конечно, не узнавая ее. — Но, к сожалению, мы сегодня закрываемся пораньше. Обстоятельства, мне искренне жаль. Видите, гости уже почти разошлись.
