— Раньше мы были рабочим классом, а стали работягами. ? Неожиданно подал голос Валера сильно заплетающимся языком. — Тогда нас называлигегемонами, а теперь обзывают быдлом.
? Сейчас, по крайней мере, всё честно. ? Вадим не удостоил Валеру даже взглядом. ? Теперь зарплату не «получают», а зарабатывают. Вы должныпонять, что время всякой халявы типа бесплатной медицины прошло!
? Нет, это сейчас халява: сотни и тысячи человек трудятся в поте лица за гроши, чтобы один жил в своё удовольствие. ? Фима уже не стеснялсябесцеремонно перебивать Вадима.
Оппоненты Вадима были не сильны в политике и не умели складно излагать свои мысли, но они имели своё мнение, основанное на каком-то внутреннем,выношенном всей их предыдущей жизнью, убеждении. Вряд ли они смогли бы его внятно сформулировать, но оно не было от этого менее твёрдым.
? Мне было душно в Совке! ? Валеев, снова услышав это слово, поднял голову и с лютой ненавистью в упор посмотрел на Вадима. ? Я там задыхался.Проклятые коммуняки обложили человека со всех сторон запретами и хотели, чтобы он, как трамвай, двигался по рельсам, которые они для него проложили.А вот сейчас, наконец, я свободен! Я могу купить всё, что пожелаю, и куда угодно могу поехать. Не хочу, чтобы члены Политбюро снова указывали мне, чтоможно, а что нельзя. Самая главная ценность на свете ? свобода. Нет ничего выше свободы индивида.
— Вам раньше свободы хватало? ? Фима опять вклинился в поток речи Вадима.
— Для меня её больше не стало, ? ответил Валера. Валеев проигнорировал вопрос.
Ситуация за столом накалилась. Обсуждаемая тема разделила нашу пьяную, впрочем, теперь уже изрядно протрезвевшую, компанию на дванепримиримых лагеря. Фима, бросая недоброжелательные взгляды на Вадима, задевал ими и меня. Он видимо полагал, что мы заодно. А я не хотел, чтобыкто-то так думал. Поэтому решил не то, чтобы возразить Вадиму, а сгладить остроту его слов ? уж слишком крайнюю позицию он отстаивал.
— Подожди, а как же мораль?
Я не Валера, Вадим не мог проигнорировать мой вопрос.
— Причём тут мораль?! — Голос Вадима звенел так, что хотелось отстраниться от него.
— При том! Мораль это необходимое ограничение, которое общество накладывает на свободу отдельного человека. В основе человеческой цивилизациилежит не свобода, а её ограничение. Тот, кто выступает за безграничную свободу, рано или поздно начнёт попирать нормы морали. Разве у нас не так былов девяностые годы?
— Свобода превыше заскорузлых моральных норм! Сто лет назад поведение женщины, носившей брюки, считалось аморальным, а пятьдесят лет назадпартийные идеологи утверждали, что предлагать официанту чаевые оскорбительно для него. Общество тем цивилизованнее, чем в нём больше свободы именьше дурацких моральных запретов.
— Всё, о чём ты говоришь, относится к свободе тела, к свободе потребления. Да, мы стали потреблять те товары и услуги, к которым раньше не былодоступа, начиная от йогуртов и хамона и заканчивая турпоездками за границу. В этом отношении свободы действительно стало больше. Но не стали ли мыбеднее духом? Мы теперь слушаем западную музыку, но давно не поём свои песни, смотрим голливудские фильмы, но почти перестали читать книги. Раньше«секса не было», теперь его навалом, однако свобода секса оборачивается кризисом семьи. Стали ли мы в результате счастливее? Не обернулось лиобретение желанной свободы ухудшением, отравлением общественной атмосферы?
Все молчали.
? Ты вспомни, ? продолжил я, ? если раньше какой-нибудь глупый мальчишка выругается матом, все окружающие хором начинали его стыдить.Каждый считал своим долгом воспитывать не только своих детей, но и чужих. А теперь никому нет дела не только до этого мальчишки, а вообще до другихлюдей. Каждый думает только о себе. Я хочу сказать: то, что мы обрели свободу, очень важно. Но одновременно и потеряли мы тоже что-то чрезвычайноценное, без чего йогурт и хамон не радуют.
Мне стало жалко Вадима: глаза его горели отчаянием, как у загнанного волка. До сих пор он рассчитывал на негласную, хотя бы частичную, моральнуюподдержку с моей стороны, теперь же он внезапно ощутил себя совершенно одиноким, причём не только за этим столом, но и на всём Острове. Онпротивостоял здесь всем. Он для всех был чужим. Даже не чужим, а чуждым ? со своей проповедью приоритета свободы над моралью.
? О какой морали ты говоришь? — Вадим перестал кричать, но его пассионарный запал отнюдь не уменьшился. Пусть все, даже я, против него, онпродолжал биться за свою правду. Как настоящий подвижник, он нёс слово истины, невзирая на препятствия и грозящие ему опасности. Я не мог непочувствовать восхищения, глядя на него. — Бредовая коммунистическая доктрина выжгла напалмом все подлинные ценности. Мы до сих пор пожинаем еёплоды, совок, из которого пытаемся вылезти, да всё никак не получается.
— Господин, я же предупреждал! — Опять отреагировал на «совок» Валеев, на этот раз таким громовым голосом, что зазвенела посуда в серванте.
Вадим, пожалуй впервые за всё время обернулся к старшине и посмотрел на него недоумённым взглядом. Он действительно не понимал, чего от негохочет этот угрюмый верзила.
— Ваш Остров отделён от мировой цивилизации не только пространством, но и временем. Он когда-то провалился вместе с вами в пространственно-временную дыру, да так в ней и застрял. Вы ведь живёте в потустороннем мире ? по ту сторону здравого смысла. Даже название своему острову до сих порне удосужились придумать, он так и остаётся Безымянным.
К моему удивлению, на это обвинение Вадима отреагировал не Дамир и не Фима, а Валера. Причём голос у него был почти трезвый.
— Безымянный ? не значит ничей. Он наш, это наша земля, тут наша родина. На руке тоже есть безымянный палец, и человек дорожит им не меньше,чем остальными четырьмя.
Для Вадима, однако, Валера просто не существовал, он даже не взглянул в его сторону и продолжил свою речь, когда тот ещё не закончилговорить.
— У вас родилось уже третье поколение, а вечерами до сих пор сидите при керосиновой лампе, как сто лет назад. И это не потому, что топлива длядизеля нет, а потому, что государству ваш Остров не нужен. Вместе с вами не нужен! За столько лет государство не обеспокоилось связать Безымянныйнормальным сообщением с материком. Мы перемахнули за девять часов почти всю страну, а потом двое суток ждали оказии до этого острова. И нам ещёповезло, могли и две недели прождать! А на самом Острове ни одного метра дороги нормальной не проложено. Посёлок с его домами — готовая декорациядля «чернушного» фильма. Ваш завод, о котором вы так печётесь, — груда металлолома, причём эта груда ничего не стоит по причине дороговизнывывоза.
— И торгово-развлекательный центр на его месте не построишь.
Фима вложил в свою реплику лошадиную дозу сарказма. Но Вадим не услышал его, он не перестал говорить, и некоторое время он и Фима говорилиодновременно, только Вадим громко и запальчиво, а Фима нарочито спокойно и не форсируя голос. Между тем в этом спокойствии явственно ощущаласьскрытая страсть. Я бы назвал её
— И вместо того, чтобы бежать отсюда, бежать в цивилизацию… — Продолжал Вадим свою миссионерскую деятельность…
— По-вашему, цивилизация это тёплый нужник и поющие гомосеки? А мы, выходит, нецивилизованные. Дикари-каннибалы, что ли? — Не желалуступать Фима.
— …спасать детей, вы продолжаете тупо цепляться за свой прогнивший завод и никому не нужный остров. Потому что не способны трезвопроанализировать ситуацию, принять правильное решение и воспользоваться невиданными ранее возможностями. Теми возможностями, которыми
