— Что до вашего условия, скажу так: условие на условие, это честная сделка. Если вы по итогам эксперимента все так же будете стремиться к смерти, я обещаю серьезно подумать над тем, как помочь вам покинуть мир, который стал вам не мил. Скажу так же, что хоть эвтаназия и запрещена законом, но в случаях безнадежных она является несомненно большей гуманностью по отношению к пациенту, чем продолжение его мучений. Если же в вашем стремлении что-то изменится, я предложу вам другой вариант разрешения вашего экзистенциального кризиса. Таким образом, ваши страдания так ли иначе прекратятся.
«Хотя за смерть я точно говорить не буду» — добавил он про себя.
— Это не совсем честная сделка, доктор Шаффхаузен, — покачал головой Эрнест. — Но все же такой договор лучше, чем ничего. И у меня появляется хоть один внятный резон «кряхтя, под ношей жизненной плестись» еще некоторое время…
Он протянул врачу бледную исхудалую руку, с проступающими синими ручейками вен, и улыбнулся:
— Я согласен. Но можно мне, по крайней мере, встать и одеться? А вы мне пока расскажете о моем расписании.
Шаффхаузен привстал с кресла, чтобы пожать протянутую ему руку:
— У вас для торга со мной позиции не очень удачные, прямо скажем, а то, что я предлагаю, дает вам шанс на спасение при любом исходе. Но при первом варианте исхода я рискую куда больше чем вы, потому условия таковы, каковы есть.
Он вызвал звонком медбрата и приказал ему принести подготовленную одежду для пациента. Пока медбрат помогал Эрнесту одеваться, Шаффхаузен давал ему инструкции о том, как теперь следует обращаться с ним и к каким процедурам готовить. Закончив инструктаж, он снова обратился к молодому человеку:
— Как видите, я вам составил щадящий график, вы не будете сильно утомляться, следуя ему. Кстати, если желаете, я могу вам предоставить пространство для вашей художественной практики — здесь есть старая часовня с фресками, которые нуждаются в подновлении. Но в ней есть и совсем чистые стены, там вы можете проявить свой талант живописца. Я посмотрел ваши рисунки, и могу сказать, что в них видна рука мастера. Возможно, ваши работы прославят ваше имя и увековечат его наряду с уже известными нам художниками.
*двенадцать дней спустя*
Ординатор помялся на пороге кабинета патрона — ему не очень хотелось входить, но выбора не было. Никто, кроме Жана Дюваля, не был уполномочен оповещать доктора Шаффхаузена о неординарных происшествиях в клинике, тем более, о таких, что могли повлечь за собой материальные убытки. А скрывать случившееся не представлялось возможным: даже если он наймет рабочих, записав их в расходную смету как «и прочее», они едва ли управятся меньше, чем за три дня. Епископ же приедет с визитом послезавтра, и конечно, первым делом отправится посмотреть часовню, на которую в свое время столько пожертвовал.
«И зачем только патрон пустил туда этого чокнутого мальчишку? » — с тоской подумал Дюваль. — «Ну ладно — пустил… Но дать ему кисти и разрешить делать все, что угодно! Без всякого контроля! Терапия, терапия… Эта терапия обойдется клинике в тридцать тысяч франков, если не больше!»
— Месье Шаффхаузен, доброе утро… У вас ведь сегодня очередная встреча с виконтом де Сен-Бризом, верно? В десять часов. Я сверялся с графиком. Патрон, я хотел бы, чтобы прежде вы пошли вместе со мной взглянуть на часовню.
Шаффхаузен оторвался от чтения газеты и посмотрел поверх нее на ординатора. Судя по сложносочиненному выражению его лица, случилось нечто, требующее его срочного вмешательства и внимания:
— А что, наш пациент уже закончил там работать? — доктор сложил газету и встал.
За эти дни план Шаффхаузена по восстановлению телесного и душевного здоровья молодого виконта успешно реализовывался всем персоналом клиники. Строгий наказ лечащего врача соблюдать в отношении юноши определенные правила поведения и не кидаться его разубеждать в бессмысленности его бытия делал свое дело — Эрнест исправно посещал все положенные процедуры, хорошо ел и упоенно занимался любимым делом, проводя в часовне время между обедом и ужином и иногда утренние часы после процедур. Дважды за восемь дней Шаффхаузен лично проводил с ним сеансы релаксации, приучая юношу к мягкому трансовому погружению и проводя недирективные интервенции. Судя по тому, что сопротивления это у пациента не вызывало, вскоре станет возможно и более глубокое погружение с переходом из транса в гипнотическое состояние.
Получив от ординатора утвердительный, но какой-то смущенный ответ, Шаффхаузен пошел вместе с ним к дальнему крылу клиники, из которого можно было пройти к часовне.
Войдя под своды, еще недавно бывшие белыми или кое-где покрытыми старыми фресками, доктор сперва решил, что на часовню ночью совершили налет нечистые силы — ядовитые и резкие цвета, ломаные линии каких-то кубических абстракций в стиле модного Пикассо, жившего тут неподалеку, в Валлорисе, куски тел, перетекающие в кирпичные стены или разрывающие сами себя, откровенные гомоэротические сцены, от которых покраснели бы даже авторы греческих вазонов, и в центре, над алтарной частью, где надлежало быть лишь одной фигуре Христа — искаженное мукой агонии нагое тело молодого человека с кровавой раной в области сердца и эрегированным фаллосом…
Эстет в его душе вздрогнул от ужаса, верующий — истово перекрестился, но врач, исследующий глубины раненых душ, пришел в полный восторг!
— Превосходно! Просто превосходно! — проговорил Шаффхаузен, повнимательнее приглядевшись к некоторым фрагментам этой вакхической наскальной росписи.
— Как? Вы находите это все превосходным? — пролепетал пораженный реакцией своего патрона ординатор — Но… позвольте… мне кажется, епископ не разделит вашего восторга…
— Не беспокойтесь, я с ним все сам улажу, да так, что он уйдет довольным, полагая, что самолично спас несчастного грешника от Ада. — небрежно отмахнулся Шаффхаузен. Он хорошо изучил нрав местного епископа, и понимал, чем можно польстить ему, дабы гордыня этого пастыря была полностью довольна — А где, собственно, наш живописец-абстракционист?
— Принимает ванны, как вы и приказывали… — несколько успокоенный ответом доктора, доложил Дюваль.
— Превосходно! Как закончит, пригласите его сюда и сообщите мне, я бы хотел кое-что уточнить у него.
Комментарий к Глава 3. Медицинский эксперимент
1 exeat - выходи (лат)
2 Сартр и Камю - философы, идеологи экзистенциализма, осмыслявшие евангельские истины с атеистических позиций, и говорившие об общей абсурдности человеческого существования
3 депривационная камера - специальная камера, наполненная соляным раствором, полностью снимающим за счет своей плотности ощущение веса человеческого тела, погруженного в него. Полная сенсорно-двигательная изоляция обеспечивается за счет того, что в эту камеру не проникают никакие
