Лидия, втянувшись в беседу с доктором, в то же время внимательно прислушивалась к тихому разговору отца и сына. Все, что выпадало из зоны ее контроля, тревожило и вызывало раздражение. Ей очень хотелось нравиться графу де Сен-Бризу — не только как будущему свекру, но и как интересному и умному мужчине… к тому же весьма богатому…- но она инстинктивно понимала, что пока не очень-то преуспела. И, возможно, утонченный изысканный граф находит ее внешность чересчур своеобразной.
С Эрнестом в этом отношении было проще, он считал ее красавицей, и неустанно доказывал свои чувства самым пылким образом. И гречанке весьма льстило подобное поклонение. Роман с Эрнестом расцвечивал ее жизнь яркими красками, и возносил на вершину самых сладостных переживаний, но все же… их любви чего-то не доставало. Стабильности. Респектабельности. Всеобщего восхищения и одобрения родни… и денег. Да, денег.
В сравнении с доходами графа, да и с тем уровнем достатка, к которому Лидия привыкла в доме отца, у художника не было ни гроша. Это очень удивляло девушку — ведь Эрнест был удачлив, успешен, деньги текли к нему ровным постоянным потоком, но отчего-то никогда не задерживались надолго. И ладно бы все они тратились на Лидию и обустройство семейного гнезда! Он никогда и ни в чем не отказывал ей, это правда, и ради удовлетворения ее прихотей буквально сорил деньгами, а потом хватался за то, за что раньше не взялся бы и легко влезал в долги, но… этого было недостаточно.
«К чему такие усилия, когда все может быть проще?» — думала Лидия, поглаживая рукой дорогую обшивку удобного кресла. — «Ему надо всего лишь занять подобающее положение, оставить свои сомнительные увлечения и всех этих ужасных знакомых из Университетского квартала, и… начать оформлять витрины, магазины, рестораны, дома. И почаще бывать в доме отца. Тогда… тогда никто не возражал бы против нашего брака, да и ему самому было бы не отвертеться.»
Их пригласили в столовую. Лидия улыбнулась и взяла Эрнеста под руку.
***
Из разговора с девушкой доктор понял для себя одно — она капризная папина дочка. Даже будучи рядом со своим женихом, Лидия Фотиади использовала возможность невинно заигрывать с ним, начиная от наивных вопросов и заканчивая жеманными улыбочками и кокетливыми жестами. И еще, видно было, что визиты в дом графа инициирует скорее всего она сама — ей здесь нравилось в отличие от Эрнеста, убежденного социалиста и противника буржуазного образа жизни. Она то и дело прикасалась к мебели, с удовольствием пила Моэт Шандон со смородиновым ликером, и то и дело посматривала на графа де Сен-Бриз, ощупывая взглядом его дорогой костюм. По сравнению с небрежным внешним видом художника Эрнеста, граф был просто образцом элегантности и стиля. Лидии, с ее кричащими безделушками и ярким макияжем, такая элегантная простота наверняка казалась признаком настоящего богатства и аристократизма.
«Богатство и положение отца — уж не это ли ее так влечет сюда? Эрнест — наследник, более того, единственный сын, и она будет терпеливо выжидать, когда ей перепадет доля от семейного пирога Сен-Бризов… Пиранья… маленькая греческая пиранья.» — пришел к невеселому заключению доктор. — «Все детки нуворишей одинаковы в своем стремлении взобраться на пирамиду по чужим головам и сердцам…»
Во время ужина Эрнест пребывал в состоянии мрачной задумчивости, и нехотя ковырял вилкой любимую поленту. Присутствие Шаффхаузена, причиной которого оказалось нездоровье отца, сильно встревожило молодого человека.
И в то же время перед его мысленным взором проносились события трехлетней давности: плотно сомкнутые, остывшие губы любимого человека, которые он с рыданиями целовал перед тем, как Сезара положили в гроб и забрали у него навсегда; собственный обморок на похоронах, сладострастно описанный в бульварной газете; пустая квартира, где все хранило память о возлюбленном, невыносимая душевная боль, запах газа, тошнота, галлюцинации, больница; бешеный разгул в Париже, вторая попытка самоубийства, клиника Сен-Бернара, клочья вспоротых вен, наркотический туман… Наконец, клиника Шаффхаузена, белое здание, в окружении кипарисов, миртов и олеандров. И последующие полтора года, прошедшие, точно во сне, но все-таки вернувшие ему надежду и желание жить…
Окончательным пробуждением ото сна стала встреча с Лидией. Именно с этой яркой греческой богиней он ощутил весну любви и жизни, к ней он тянулся душой и телом, желая отдать все — но чем лучше узнавал ее, тем сильнее разочаровывался. Гречанка оказалась столь же скупой на истинную любовь, нежность и дружбу, сколь жадной до чувственных ласк и суетной дребедени, что составляет счастье и восторг «обычной земной женщины».
Она как будто и не спорила с ним, не выдвигала прямых требований, стремилась получить желаемое окольными путями — но всегда получала то, что хотела, будь то поцелуй, кольцо с красивым камнем, новенький кошелек, страстная ночь любви или не менее страстный скандал. Взрывной греческий темперамент давал себя знать на каждом шагу, Лидия была нетерпелива, горда и скора на расправу. В сочетании с природной вспыльчивостью Эрнеста, их союз представлял собой нечто вроде романа Этны и Везувия (6).
Само по себе это было и неплохо, и поначалу вдохновляло художника на творческие поиски и новые сюжеты, но к середине второго года отношений начало изрядно утомлять и раздражать… Тем более что Лидия постепенно, шаг за шагом, но очень методично опутывала Эрнеста целой сетью уловок, лишая его свободы, выдавливая и оттесняя не нравящихся ей друзей и подруг, ломая под себя привычки и образ жизни художника. И все это подогревалось костром ревности, куда Лидия никогда не забывала подкинуть дров.
За ней вечно носилась толпа кавалеров (не считая женихов, которых ей регулярно предлагала родня), и гречанка находила своеобразное удовольствие в стравливании самцов. Правда, после того, как одна неловкая ситуация закончилась жестокой дракой Эрнеста с неким Марио, рассаженной бровью и вывихнутым плечом для одного и сломанным носом для другого, а также солидным штрафом для обоих, Лидия стала осмотрительнее…
Но сегодня за ужином девушка была — само очарование. Она как будто задалась целью свести с ума всех присутствующих мужчин, включая слуг, и ее пышная грудь, выступающая из открытого платья, являла собой невероятно соблазнительное зрелище.
— Как долго вы задержитесь в Париже, профессор? — спросил Эрнест у Шаффхаузена, улучив момент, когда смог вставить слово в бесконечный щебет Лидии. — Я вот подумываю, не нанести ли визит к вам на Юг ближе к Пасхе. Можем вместе порыбачить в заливе.
— Порыба-а-ачить? — протянула Лидия, перебивая жениха. — Эрнест, а как же я? На яхте меня укачивает, значит, я буду сидеть на
