После короткого аперитива, поданного на той же террасе, где проходили поминки, нотариус, на правах уполномоченного, пригласил гостей подняться в рабочий кабинет Шаффхаузена: внушительные размеры этого помещения, удобная мебель и превосходная звукоизоляция как нельзя лучше подходили для комфортного проведения юридической процедуры. Пока они шли по лестнице и длинному коридору второго этажа, выбирали себе место и рассаживались, Бертье исподтишка вел наблюдение за каждым и суммировал впечатления. Результаты были прелюбопытными…
Мадам Дюваль, в элегантном черном костюме, в шляпке и перчатках, сдержанная и вежливая со всеми, была воплощенной респектабельностью, и только лихорадочный блеск глаз и бледность, умело скрытая под румянами, выдавали ее тревогу.
…Жан Дюваль, побритый начисто, но так небрежно, словно лишал себя бороды и усов в дикой спешке, выглядел настолько больным и подавленным, что его впору было принять не за врача-психиатра, а за пациента клиники. Он старался смотреть куда и на что угодно, только не на Эрнеста Вернея и Соломона Кадоша.
…А эти двое, одетые приличнейшим образом, в костюмы, рубашки и галстуки, тоже делали вид, что едва знакомы друг с другом. Они даже сели в разных концах комнаты, но одинаковые круги под глазами и взгляды, способные расплавить гранит, которыми они нет-нет да обменивались, намекали на значительно более тесную связь…
Адвокат Дюрок держался прямо, как будто аршин проглотил, и с подозрением смотрел по сторонам — опыт практикующего юриста подсказывал ему не ждать ничего хорошего от присутствия лишних людей. Только отец Бушар да Коко, маленький пинчер, повсюду сопровождавший нотариуса, выглядели полностью безмятежными.
После соблюдения всех начальных формальностей «именем Республики», Бертье, занявший место за рабочим столом Шаффхаузена, открыл свою папку и начал:
— Дамы и господа, мы собрались здесь, чтобы узнать последнюю волю месье Эмиля Шаффхаузена, моего доверителя…
Последовало длинное перечисление всех профессиональных титулов и регалий Шаффхаузена, а затем присутствующие узнали, что два года назад, после первого инфаркта, доктором был составлено нотариальное завещание, подписанное, зачитанное вслух и запечатанное в присутствии Бертье и двоих свидетелей: мадам и месье Дювалей.
Согласно этому документу, клиника «Сан-Вивиан» как лечебное учреждение переходила под полное управление и контроль Жана Дюваля (в качестве нового владельца и главы попечительского совета, который будет избран позднее, из достойных кандидатур, имеющих неоспоримые заслуги перед доказательной медициной). Жан Дюваль становился также собственником здания и прилегающего земельного участка, а сверх того — всего прочего недвижимого имущества Шаффхаузена, за исключением загородного дома в Париже, который передавался католической общине Тэзе, под детский приют. Движимое имущество, а именно коллекция автомобилей и яхта, подлежали продаже, с последующим направлением вырученных средств на благотворительные цели в организацию «Врачи без границ». И так далее, и так далее…
Личный капитал Шаффхаузена, составлявший, по общей оценке, три с половиной миллиона франков, в наличных деньгах и ценных бумагах, распределялся следующим образом: один миллион получал Жан Дюваль, пятьсот тысяч франков отходили его супруге Сесиль, в случае, если супруг даст согласие на принятие ею наследства, в ином же случае эта сумма тоже отходила «Врачам без границ». Еще пятьсот тысяч франков получал приход Богоматери Пинед в Жуан ле Пен, распоряжаться средствами был уполномочен отец Жан Бушар. Лично отцу Жану Бушару доктор жертвовал сто тысяч франков. Коллекционный «Роллс-Ройс» 30-х годов передавался лично адвокату мэтру Филиппу Дюроку, и еще сто тысяч отходило его конторе.
Оставшиеся средства передавались Фонду «Возрождение», продвигавшему и финансировавшему медицинские программы репаративной терапии и лечебные учреждения того же профиля на территории Франции и Швейцарии. Контролировать этот процесс уполномочивался Жан Дюваль, как председатель координационного совета фонда. И так далее, и так далее…
Эрнест Верней коротко упоминался в самом конце, ему доктор оставил сущие пустяки — несколько редких антикварных книг по искусству, десяток гравюр, греческую статуэтку, изображающую танцующего Диониса, траурное кольцо, карманные часы и двадцать тысяч франков. Имя Соломона Кадоша так и не прозвучало.
Пока нотариус читал завещание, Сесиль сидела, не дыша, уставившись в пол, судорожно комкая край газового шарфа — и только когда Бертье умолк, нашла в себе силы посмотреть на Кадоша. На лице проклятого еврея не дрогнул ни один мускул, он оставался совершенно бесстрастным, и это холодное спокойствие пугало Сесиль, как свернувшаяся в траве змея.
— Ну что же, дамы и господа, полагаю… — начал было мэтр Дюрок, изрядно приободрившийся в процессе чтения и желавший перехватить инициативу; но Бертье был начеку и предостерегающе поднял палец:
— Погодите, мэтр! Это еще не все. Я прочитал, согласно закону, лишь первый вариант завещания, оформленный два года назад.
— То есть как это? Что же — есть и второй? Где же он, откуда взялся? — заволновался Дюрок. Жан Дюваль впервые вышел из своего непонятного транса и заинтересованно посмотрел на Бертье, а Сесиль побледнела, как смерть, и снова впилась взглядом в самозванцев — художника и еврея.
— Ооо, мэтр, не сомневайтесь: все совершенно законно. — нотариус торжествующе ухмыльнулся, открыл свой портфель и извлек из него толстый голубой конверт:
— Вот оно, второе завещание, о котором идет речь. Составлено всего три месяца назад, как тайное завещание (4), с соблюдением всех необходимых процедур и формальностей.
— Гм, тайное завещание!.. Это в принципе меняет дело!.. А кто, кто был свидетелями? — не уступал адвокат. — Мадам и месье Дюваль, насколько я понимаю, ничего не знали, равно как и я.
— Я сам визировал документ, а свидетелями были мой помощник, месье Муньяр, и доктор Витц, нарочно приехавший из Женевы. — сказал Бертье с той особенной надутой важностью, какая в его устах всегда сопровождала вести, неприятные для клиентов.
— Ну так читайте же скорее! Зачем вы так долго мучили нас содержанием документа, который теперь не имеет юридической силы? — не выдержал Дюваль, и Сесиль судорожно сжала его руку, как будто силы разом оставили ее.
Эрнест благоразумно молчал и старался не проявлять своей заинтересованности, хотя сердце в груди начало выплясывать тарантеллу в предчувствии коварного сюрприза, приготовленного Шаффхаузеном своему лучшему ученику и его супруге. Соломон тоже не проронил ни слова, только переменил позу: откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
Бертье снова откашлялся, почесал брюшко пинчеру, прикорнувшему на стуле, и приступил к чтению тайного завещания с удовольствием гурмана, смакующего превосходный коньяк.
Оно было значительно короче первого, но содержание поразило слушателей, как удар молнии. В этом варианте последней воли, доктор Эмиль Шаффхаузен, удостоверяя, что находится в здравом уме и твердой памяти, оставлял клинику «Сан-Вивиан», вместе со всем ее имуществом, доктору Соломону Кадошу, и его же назначал главным управляющим, с
