— Не все, — холодно заметила Ирма, жадно пролистывая папку и цепляясь взглядом за особенно хлесткие газетные заголовки и удачные фотографии. — Соломон Кадош жив и здоров.
Лоран кашлянул и потер глаза, усталые и покрасневшие после бессонной ночи; спорить с постоянной и щедрой клиенткой, да еще по такому щекотливому вопросу, было невыгодно, однако и смолчать француз не мог.
— Как раз об этом я и хотел поговорить с вами, мадам… насчет месье Кадоша. Боюсь, что больше я ничем не смогу быть вам полезен в отношении него — да и так уже сделал лишнее.
Ирма нахмурилась и отложила досье в сторону:
— Почему, Лоран? Если вы намекаете на повышенный гонорар, то, по-моему, мы это уже обсудили. Я заранее согласна на вашу цену.
— Нет, мадам, дело не в гонораре. — Лоран снова потер глаза, подозвал официанта, заказал кофе и минеральной воды. Ирма молча ждала, пока он соберется с духом и выскажется яснее, но в груди шевелилось неприятное предчувствие, что еврейский бог всерьез озаботился благополучием одного из своих сынов, и будет ставить ей подножки на каждом шагу.
— Так вот, месье Кадош — он не какой-нибудь наркоман или альфонс, не мошенник, не вор, он…
Ирма, с непередаваемым выражением лица, вопросительно подняла брови и подалась вперед, с грацией танцующей змеи:
— Так-так, очень интересно, и кто же он?
Она едва удержала на губах слово «педераст».
— Известный врач, мадам — замечательный врач! — и очень хороший человек. Сколько жизней он спас за годы практики, сколько тел собрал по частям, после аварий, да после терактов, и не пересчитать… Не его вина, что родной брат оказался убийцей, это семейная трагедия, с каждым может произойти, мы ведь над своей судьбой не властны. Месье Кадошу тогда все сочувствовали, я помню, да и брату его…тоже.
— Серийному убийце?! О Боже, я знала, что у вас, французов, гибкая мораль, но что бы настолько…
Лоран пропустил шпильку насчет морали мимо ушей — ну что взять с англичанки — и упрямо покачал головой:
— Сочувствовали не убийце, мадам, а человеку, который так и не признал себя виновным, и который сильно болен был — это эксперты установили, прочтете в досье. Адвокат Исаака на суде творил чудеса, многим заронил сомнения.
— Хорошо, что на судью это не повлияло, и на приговор тоже.
Ирма снова заглянула в папку и с удовлетворением разгладила пальцами копию заметки в «Паризьен»:
«Известный врач Соломон Кадош публично разрыдался в зале суда после вынесения его брату смертного приговора».
Фотограф сделал удачный кадр: крупный план, четкие детали, отличная цветопередача. Камера бесцеремонно лезет в лицо Соломону, а он, согнувшись, словно от сильной боли, в отчаянии закрывается ладонями…
«Не такой уж ты неуязвимый, царь Соломон, — подумала Ирма. — И тебя можно достать, если знать твои болевые точки. По крайней мере одну я теперь знаю…»
— Зря вы так, мадам, — укоризненно сказал Лоран. — Впрочем, дело ваше… Я достал материалы, делайте с ними что хотите. Месье Кадошу они точно не повредят, дело-то прошлое. А вот сейчас за ним следить, раскапывать всякое, вынюхивать, в нижнем его белье копаться, чтобы вы потом ему неприятности причинили… я отказываюсь. До свидания.
Он одним глотком допил кофе, оставил на столе нетронутую минералку, положил деньги, сухо поклонился клиентке и покинул ресторан.
— Идиот! — бросила Ирма ему вслед. Отказ детектива заняться «делом Кадоша» сильно задел ее самолюбие, но, в конечном счете, не мог спутать планы. В Париже наверняка найдется полным- полно других ищеек — голодных до денег и не таких принципиальных, как старина Лоран.
Досье, педантично собранное Лораном, Ирма читала до самого вечера — заперевшись в номере, куря сигарету за сигаретой, она не отвечала на телефонные звонки и даже забыла заказать ужин.
…В семьдесят шестом году, когда весь Париж потрясло «дело Черного Танцора», Ирма с Эрнестом путешествовали по Северной Африке, посетили Алжир, Тунис и Марокко, а потом переехали в Испанию, сперва в Мадрид, потом в Толедо и наконец в Барселону, где провели остаток года.
В то время они еще не были любовниками, только друзьями, увлеченными общей темой арабского Востока и мавританской культуры в европейском искусстве, ну и в каком-то смысле их отношения можно было назвать «художник и меценат». У Ирмы был хороший вкус и безошибочный нюх на деньги, что в сочетании с талантом и трудолюбием Эрнеста позволило составить партнерский союз, в котором они гармонично делили бизнес и творчество.
Годом позже, глубоко изучив тему и собрав достаточно редкостей, поработав с помощью знакомых журналистов, критиков, галеристов и организаторов аукционов на создание в респектабельном обществе моды на определенные виды декоративно-прикладного искусства, Ирма решилась вложить деньги в собственный художественный салон и дизайнерскую студию, а заодно открыть небольшую галерею современного искусства. Так появилась «Лампа Аладдина», а личные обстоятельства Эрнеста сложились так, что он, сам того не заметив, стал пленником лампы… только удерживали его не заклятья, а контракты, заказчики, выставки, биеннале, фотосъемки и много всего такого, о чем Ирма говорила сухо и прямолинейно:
«Это нужно сделать, они дают нам деньги».
Эрнест не особенно протестовал, признавая большую компетентность миссис Шеннон в деловой сфере; он много и с удовольствием работал, привык к Лондону — без особых проблем, и с куда большим трудом — к манере Ирмы вести дела и к ее попыткам контроля над его жизнью, но так или иначе баланс был достигнут.
Ирма привыкла считать Эрнеста своим, что бы он там ни творил и какие фортели не выкидывал, чтобы подпитать вдохновение; с его феноменальной влюбчивостью и физической неверностью она тоже смирилась — ведь в конце концов он всегда возвращался к ней, оставляя бурные увлечения ради надежной гавани, и брался за кисти, и ставил подписи на холстах и контрактах…
Явление царя Соломона сорвало волшебную печать, цепи распались, «джинн» почуял свободу и немедленно рванул за горизонт… туда, к своему истинному повелителю. Но такой финал истории Ирму категорически не устраивал.
Откинувшись на подушки, она снова и снова листала досье и повторяла про себя, как заклинание:
«Кто может заботиться о нем лучше, чем я? Кто знает его дольше? Кому он обязан тем, что ведет человеческую жизнь, а не спился, не сгинул от наркотиков, не выпрыгнул из окна?.. Мне, только мне… И вы, месье Кадош, напрасно думаете, что я вот так просто его уступлю, отойду в сторону и забуду. Он мой! Я слишком долго в него вкладывалась, чтобы теперь потерять…
