Дюваль со странным волнением вглядывался в очертания кипарисов и апельсиновых деревьев в роще, через которую пролегала дорога, ведущая в клинику… Он десятки, сотни раз ездил этим маршрутом, в разное время суток, и никогда не обращал особенного внимания на пейзаж, поскольку был занят собственными мыслями о текущих делах, рабочих или домашних. Сейчас он тоже не мог бы сходу ответить на вопрос, что изменилось в его восприятии, или подробно описать свои чувства, просто знал, что мир по какой-то неведомой причине сдвинулся с места, из черно-белого стал цветным, из плоского — объемным, из мертвого, ломкого — живым, полным крови и гибкой силы.
Дорога в клинику, освещенная луной, серебристой лентой вьющаяся между исполинских стволов, темных и шероховатых, как ноги великанов, на самом деле вела в Страну Оз, или в Зазеркалье, или к пещере Сезам… в любое из удивительных мест, где работала магия и сбывались заветные желания.
Пока они подруливали к воротам, ждали открытия, въезжали на территорию, шуршали шинами по гравию главной аллеи, Райх обращался к Дювалю с какими-то вопросами, но когда тот в третий или четвертый раз ответил невпопад, сердито замолчал. Должно быть, выставил еще один мысленный «минус» принимающей стороне — но Жану впервые в жизни было все равно, что думает и планирует этот человек, несомненно влиятельный и очень уважаемый, но сухой и бесчувственный, как метроном.
Он глубоко дышал, изо всех сил впивая ртом и легкими аромат левкоев, акации, жасмина и роз, и старался уловить, разобрать в этом букете особенный запах табака… В сторону беседки Жан сознательно не посмотрел, но густая горячая кровь одновременно прилила к щекам и прихлынула к паху, от чего сейчас же дрогнул и начал напрягаться член. О, это внезапное желание, извечный повод бояться и сгорать от стыда! — но старый призрак карающего отца или завистливого бессильного бога больше не имел власти ни над пробудившимся телом, ни над просыпающейся душой.
Густые вечерние сумерки и длинные полы куртки тоже были на стороне Жана, которого манила отнюдь не работа, не бесконечные препирательства с доктором Витцем по административным вопросам, не нудеж доктора Мелмана, не многозначительные намеки Райха на Божий гнев и неизбежные финансовые потери, а приключения в волшебной стране, вроде тех, что выпали Али Бабе или Аладдину.
…Доктор Витц воспринял их довольно позднее вторжение как неизбежное зло — что-то вроде выползания жаб на садовые дорожки перед сильной грозой — рыкнул со своим гортанным тевтонским акцентом, кивнул седой гривой, пригласил пройти «в переговорную», на роль которой назначил просторный смотровой кабинет на первом этаже, по соседству с лабораторией.
— Почему же не в кабинет главного врача? — поинтересовался Райх, делая вид, что в самом деле не понимает мотивов Витца. — Там было бы намного удобнее.
— Не в отсутствие доктора Кадоша.
— Но вы же его замещаете. Доктор Шаффхаузен — мир праху его — всегда принимал меня там.
— Доктор Шаффхаузен — да покоится он с миром — мертв, а доктор Кадош не любит визитов посторонних в свой кабинет, когда он отсутствует. Да и в смотровой очень уютно, если не включать верхний свет.
Они еще некоторое время пикировались, определенно получая удовольствие от процесса, а Жан скромно стоял в стороне, обдумывая, под каким предлогом он может сбежать в свой собственный кабинет, где и в самом деле накопилось немало неразобранных карт и неотвеченной почты. Он собирался заняться всей этой рутиной еще неделю назад, но все как-то руки не доходили…
Неожиданно «дядюшка Густав» сам пришел к нему на выручку, обернулся и спросил елейным голосом:
— Жан, дорогой мой, вы, помнится, говорили о срочных делах? Хотели почитать историю болезни нового пациента? Я охотно отпускаю вас… Нам с доктором Витцем нужно переговорить с глазу на глаз, и я боюсь, что беседа затянется.
— Затянется, непременно затянется, — подтвердил Витц. — Я все вам объясню подробно, герр Райх, отвечу на все вопросы — тщательно и подробно, но беседа и в самом деле займет много времени. Вы, доктор Дюваль, можете и домой уехать, поскольку мы с герром Райхом можем и до утра проболтать. Не так уж часто встречаются старые друзья.
— О, нет, нет, — живо возразил Жан. — Раз уж я здесь, то домой не поеду, Сесиль наверняка легла спать и меня не ждет. Я не хочу ее тревожить после такого трудного дня, займусь лучше своей текучкой. Мне по ночам хорошо работается, все-таки, я в «Сан-Вивиан» больше двадцати лет… а покойный патрон меня никогда не баловал, не давал привилегий, так что со временем я даже полюбил ночные дежурства.
— Мммм… — промычал фон Витц и как-то странно посмотрел на Дюваля, а Райх, отметивший и бойкий тон Жана, и взгляд Витца, ощутил укол подлинного беспокойства. Ему начало казаться, что он в своих предположениях и расчетах пропустил нечто крупное, по-настоящему важное, и те, кого он считал опорой и сторонниками, самым гнусным образом стакнулись с заклятыми противниками.
***
Дюваль понятия не имел, зачем Райх в действительности выдернул его в клинику на ночь глядя, и какова была настоящая цель его приватной беседы с фон Витцем, но, по привычке анализируя свое состояние, он нашел, что ему действительно наплевать. Может быть, «дядюшка Густав» хочет что-то вынюхать на знакомой, но ускользнувшей из-под носа территории, или, пользуясь отсутствием Соломона, предъявить фон Витцу чудовищный компромат, начать его шантажировать, запугивать, перетягивать на свою сторону…
Нож в спину -знакомая тактика преданных «Божьему делу», если не помогают уговоры и посулы. Они с Сесиль могли бы много об этом порассказать, если бы… если бы решились порвать с мракобесной чепухой, отделили свою профессию от католических догм, и если бы жена перестала делать вид, что ей все это нравится, перестала трястись над имиджем «добропорядочной идеальной семьи».
«Идеальная семья… Какая она, к чертовой матери, идеальная?..»
Жан горько усмехнулся, подумав, что единственная их супружеская заслуга — тупое и терпеливое проживание на одной территории в течение многих однообразных лет, и направился к лестнице, чтобы подняться в свой кабинет, расположенный на втором этаже, на разных концах коридора с «королевскими апартаментами» главврача. После трагической смерти Шаффхаузена, они стали для всего персонала клиники подобием комнат с привидением, мимо них проходили торопливо, стараясь не задерживаться без нужды, и только Соломон, кажется, не видел в этом помещении ничего, кроме функционального удобства. Он совершенно спокойно сидел здесь часами, разбирая дела, что-то писал или набирал на новомодном изобретении — персональном компьютере. Как и подобает царю…
Жан не мог не признать, что Кадош своим поведением и каждой чертой облика удивительно гармонировал с атрибутами непререкаемой власти, которыми до него пользовался Шаффхаузен, и с
