«Он невероятно красив… этот шарм… эта манера держаться, одновременно учтивая и дерзкая… Да, было от чего сойти с ума моему бедному, впечатлительному Жану, он всегда тянулся к таким сильным натурам!.. Но меня верно учили в католической школе тому, что дух тьмы может принимать облик ангела света или облик прекрасного юноши»
Впрочем, прямо сейчас соблазнительная внешность Эрнеста не была главной проблемой; куда сильнее Сесиль тревожил вопрос — зачем нотариус пригласил его в Сан-Вивиан, втайне от всех, и на какое-такое «дельце» он намекает? Неужели художник упомянут не только в завещании Шаффхаузена? Или старый интриган напоследок подложил им какую-то свинью, поменяв первоначальные распоряжения? Такой непредвиденный поворот мог сильно спутать все их планы.
Эрнесту захотелось немного передохнуть, никого не тревожа, постоять в уголке террасы с бокалом холодного розового вина. А потом спуститься в сад, побродить по зеленому лабиринту, побыть наедине со своими воспоминаниями и болью утраты, которая с каждой минутой ощущалась все острее и непоправимее.
К смерти нельзя быть готовым, это Верней усвоил еще в юности, она всегда приходит незваным гостем, вором, что подкапывает и крадет. Но Шаффхаузен покинул мир живых так внезапно, не оставив им шанса на личное прощание, попросту выпрыгнул из тела в самый обыкновенный день, точно сбежал в холостяцкий отпуск. И случилось это ровно в тот момент, когда Эрнест в глубине души стал почитать его бессмертным, как единственного бога, которого художник знал и смог принять своим мятущимся сердцем. Увы, трагическая кончина названного отца опровергла миф о его божественности и бессмертии…
Но отделаться от четы Дювалей и нотариуса оказалось не проще, чем от москитов в жаркий летний день. Все трое ходили за художником по пятам, как няньки за ребенком, и не желали избавить «дорогого друга» от назойливого внимания.
Говоря по чести, Верней не стал бы уклоняться от Дюваля и разыгрывать недотрогу, давным-давно позабывшего «юношеские шалости». Поплакать о Шаффхаузене как раз было бы лучше им вдвоем, спрятавшись в самом сердце садового лабиринта или в памятной беседке… Нотариуса они сумели бы спровадить, да он и сам ушел бы — этот хитрый горбун наверняка был проницателен и многое знал о прошлом и настоящем своих доверителей.
Но непреодолимым препятствием стала именно Сесиль; она каждую секунду всем своим видом, жестами и словами давала понять, что поставляется с Жаном в комплекте, и разделить их невозможно, как сиамских близнецов. Эрнест же чувствовал себя слишком измотанным, чтобы сходу включаться в турнир за не слишком-то нужный ему приз. Да и создавать Жану семейные проблемы, находясь в вотчине Шаффхаузена, в день, когда доктора едва предали земле, было подобием богохульства. Благоговением и раскаянием блудного сына, а не похотью Иродиады следовало наполнить свою жизнь хотя бы на время траура.
…Однако, не прошло и получаса, как Эрнест все же ускользнул в комнату для джентльменов. По счастью, Жан не стал навязывать ему свое сопровождение, и когда он снова вышел в коридор, то обнаружил, что осада снята: нотариус ухромал по своим делам, а супруги Дюваль переключились на мэра и его жену, собравшихся уезжать.
— Аминь, — прошептал художник. — Теперь я наконец-то смогу спокойно подумать о вас, мой дорогой доктор…
— Я уверен, что вы не меня сейчас имели в виду, — проговорил прямо над ухом чей-то мягкий и немного язвительный голос, — но все же наберусь храбрости и представлюсь вам, месье де Сен-Бриз, раз подвернулся такой удобный и редкий случай.
Эрнест очень не любил, когда к нему подкрадывались сзади, особенно так тихо, а за сегодня это был уже второй случай. Вот только нотариус не называл его семейной фамилией, которую почти никто не знал, да и сам Эрнест старался не вспоминать без крайней надобности.
Обернувшись без всякого дружелюбия, он узрел высокого мужчину средних лет, не молодящегося, но моложавого, мускулистого, поджарого, длинноногого, одетого в глухой темный костюм, с единственным украшением — галстучной булавкой в виде головы льва. Незнакомец был тщательно выбрит, но довольно небрежно причесан, и в темно-русой гриве отчетливо проступала седина.
«Как серебряная инкрустация на вороненой стали…» — Эрнест поймал себя на том, что неуместно залюбовался этим персонажем, как будто сошедшим с полотна Рембрандта или Веласкеса, хотя на нем не было ни брыжей, ни пышного камзола, и вдоль бедра не висела длинная шпага.
— По-видимому, вы меня знаете, месье, но я не знаю вас… Кто вы такой?
— Соломон Кадош. — мужчина слегка склонил голову, заменив этим изящным скупым движением архаичное «к вашим услугам». — По национальности еврей, по месту рождения — швейцарец. По профессии, как не трудно догадаться, врач. Коллега и друг — увы, теперь уже бывший — покойного доктора Шаффхаузена. Приехал три дня назад к нему в гости по личному приглашению, а попал на похороны…
— Благодарю, этого пока достаточно, — ответный жест Эрнеста выглядел немного нервным. — Вы блестяще представили себя, месье, а теперь объясните, откуда знаете меня.
Он испытал вдруг нарастающее волнение — не потому, что ситуация была странной и неловкой — винить следовало запах дорогого табака, смолы и кедровой хвои. Парфюмерная композиция известной марки одеколона, которым пользовался Кадош, звучала интригующе, слишком интригующе для похорон.
Соломон улыбнулся и стал похож на охотника, наблюдающего за только что поднятым зверем, вышедшим на тропу под точный выстрел:
— Объясню в свое время. — и, упреждая возражения и новые вопросы Эрнеста, спросил сам:
— Хотите выпить со мной за упокой души мэтра Шаффхаузена, а потом вместе поужинать?
— Вот так прямо?
— Да, прямо. Предпочитаю идти к цели коротким путем.
— Самый короткий путь не всегда прямой, месье Кадош.
— Вижу, что вы не математик, месье Верней. — усмешка Соломона стала еще шире, и Эрнесту оказалось не просто заставить себя не пялиться так явно на губы незнакомца — хищные, крупные, манящие дикой чувственностью, но очерченные столь безупречно, словно резцом природы водила рука Микеланджело.
— Я не математик, вы верно заметили, но надеюсь, этот прискорбный факт не лишит вас аппетита. Мы поужинаем, месье Кадош. Сперва выпьем, а потом поужинаем. Разве не так греки велели провожать мертвых — вином, пиром и… плясками.
Комментарий к Глава 2. Возвращение блудного сына1 цверги – мифические существа из скандинавской мифологии, родственные троллям, живущие согласно легендам, в глубоких горных пещерах, и служащие богам. Считались искусными мастерами -ювелирами и кузнецами, обладавшими магическими знаниями и волшебством
2 Дортуар (фр) – спальное помещение
1.Соломон Кадош:
https://a.radikal.ru/a28/1805/74/412df71a89db.jpg
https://b.radikal.ru/b35/1805/ad/40318f8ba4db.jpg
2. Эрнест Верней:
https://b.radikal.ru/b03/1805/7d/8c625dd124fc.jpg
====== Глава 3. Ночной кутеж в Ницце ======
Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки его лучше вина.
Песнь Песней
Они начали прямо в клинике, но не на террасе, а в маленьком, всего на пять столиков, кафетерии, расположенном в жилом
