— Хороший мальчик, — голос Райха был еще мягче, улыбка — еще слаще. — А если бы она не послушалась, ты должен был?..
— П-позвонить вам, патрон… условными звонками. И вы-выполнить ваши указания.
— Умница. — патрон переложил дисциплину из правой в руки левую, провел, надавливая, большим пальцем по нижней губе Жюльена. — А что вместо этого сделал ты? Расскажи мне. Как ты проявил своеволие?
Жюльен с опаской покосился на плеть, но она покачивалась вдоль райховского бедра, похожая на дохлую змею…
— Я… Я… стал разговаривать с нею, на-налил ей чаю… и она меня по-просила устроить срочную встречу… и я позвонил вам, патрон! Я набирал номер три раза, но никто не ответил! Я растерялся, а она продолжала настаивать, что у нее срочное дело, что вы ей нужны немедленно, и еще сказала, что вы обрадуетесь, когда выслушаете ее!
Райх продолжал водить пальцем по губе секретаря — его забавляло (самую малость, но забавляло!), как Жюльен шепелявит, ну в точности трехлетний малыш, впервые пойманный на воровстве из буфета.
Давление крови в мужском органе стало почти нестерпимым, член судорожно подергивался, выплевывая обильную смазку прямо в белье, но Густав выдерживал епитимью и не спешил давать волю дьявольскому отростку. То, что он собирался сделать, было не похотью, а наказанием и вразумлением.
— Что ты сделал дальше, Жюльен? После того, как присвоил себе право думать и решать?
— П-повез ее к вам… туда… на особую квартиру, хотя и знал, что у вас там важное собрание… И… и… мы помешали вам, потому что мадам сорвала ваши деловые переговоры с тем месье…
Райх вскинул голову и резко выдохнул, снова переживая момент жесточайшего разочарования, когда понял, после звонка секретаря в домофон и сообщения о незваной гостье, стоящей на пороге, что сегодня ему не суждено присутствовать при казни, не суждено увидеть агонию мужчины, до краев полного жизненной силой, и красивого адовой, сатанинской красотой…
Не перестрой он за несколько минут свой первоначальный замысел, всех троих — виконта, его рыжую английскую шлюху и секретаря-идиота — пришлось бы убить прямо там и тогда, но у него не было на то дозволения, не было благословения, да и средства воздействия — ограничены…
Женщина, женщина, вселенская скверна, проклятая евина дочь, они всегда соблазняют, всегда слушают Сатану, всегда все портят!
— Да, Жюльен, вы помешали, все испортили, и это твоя, только твоя вина! Tus culpa! Maxima culpa!
— Mea culpa, патрон… Confiteor (6) — скулит Жюльен, понимая, что последует дальше, и по его острому личику снова катятся слезы — крупные, как горох. Райх медленно расстегивает пуговицы на брюках, еще медленнее вытаскивает разбухший член, крепко сжимает под головкой и, борясь с импульсами похоти, вкрадчиво спрашивает:
— И как мы это исправим? Как мы накажем твой своенравный рот, твой гнусный, липкий, болтливый язык?
Жюльен краснеет до ушей, мотает головой, морщится и явно пытается подавить рвотные позывы, но не рискует уклоняться, только с пассивной покорностью труса пошире открывает рот… Райх еще секунду медлит, а потом наносит первый удар горячей и красной «дисциплиной»:
— Раз. Гордыня — грех.
Жюльен кашляет, стонет и получает второй удар, а следом и третий:
— Два. Непослушание — грех. Три. Упрямство — грех… Шире, шире рот! Пусть урок и горек, но знание будет сладко во чреве твоем.
…Настает момент, когда он больше не может сдерживаться, все сильнее, резче хлещет юнца членом по губам, по щекам и подбородку, проталкивает головку за тонкую щеку, вынуждая сосать, быстро выходит и снова хлещет, яростно, видя перед собой не страшненькую бледную мордочку, перепачканную слюной, а тонкое, удивительное, гармоничное лицо с чувственными темными губами, с глазами, похожими на звезды, сладостное и греховное лицо ангела Сатаны, посланного ему на погибель — если он не убьет его раньше, если не спасет себя и других от его гибельных чар.
Человек в сером плаще стоял на пороге в полосе света, моргая глазами за толстыми стеклами больших очков; больше всего он напоминал сову, потревоженную в дупле, и выглядел совершенно безобидно. Ирма, еще не до конца пришедшая в себя после укола и глубокого сна на коктейле из успокоительных, силилась вспомнить имя этого месье — ведь не могло же оно полностью стереться из памяти за какие-то сутки! — но, однако, стерлось.
— Добрый вечер, мммм… ? Что… вам угодно? Консьерж меня предупредил, но я так и не поняла цели вашего визита, месье… месье…?
— Простите, что потревожил вас, мадам… — негромко сказал гость и прикоснулся рукой к своей шляпе. — Но я пришел с такими вестями, что нам будет крайне неловко беседовать у дверей. Могу я ненадолго войти?
В другое время, в обычный день Ирма ни за что не приняла бы на своей территории незнакомого или даже полузнакомого человека без приглашения или предварительной четкой договоренности о визите, с понятной целью и ограниченным сроком; но сегодня все шло не так как обычно, время расшаталось, пространство искривилось, и правила крошились и трескались, как отсыревшая штукатурка. Того и гляди, потолок свалится на голову…
— Проходите. — она потуже затянула пояс шелкового кимоно Эрнеста, которое носила как домашнюю одежду, машинально поправила прическу и пропустила в квартиру господина-«сову», чье имя так и не вспомнила, а сам он почему-то не спешил называться.
Должно быть, всему виной было действие лекарств: мозг напоминал расплавленный пудинг.
«Надо было вызвать сиделку или самой поехать в больницу… От меня нет никакой пользы, пока я в таком состоянии…»
В Лондоне ей бы и стены помогали, а Париж определенно старался навредить.
Мужчина зашел вслед за нею в гостиную, но не стал садиться в предложенное кресло, остановился перед диваном, на который опустилась хозяйка, и, сложив руки за спиной, смотрел на нее странным взглядом, с холодным любопытством ученого-энтомолога…
Ирма поморщилась от неприятной ассоциации, ей отчаянно захотелось закутаться во что-то теплое, лучше всего в сильные мужские руки, и чтобы рядом был надежный друг. Она пожалела, что телефон стоит чересчур далеко, иначе сию же секунду позвонила бы консьержу и попросила подняться к ней под любым предлогом.
— Месье, я крайне утомлена и плохо себя чувствую… и буду признательна, если вы побыстрее расскажете о цели своего прихода, а потом оставите меня в покое. Мне нужно отдыхать, потому что завтра у меня трудный день, я поеду навещать мужа в больницу.
— Нет, мадам, не поедете. — он улыбнулся, и на месте рта у него вдруг обнаружился хищный совиный клюв, перемазанный кровью… (7)
Ирма испуганно вскрикнула, понимая, что у нее галлюцинация, но ее губы и язык тоже словно обрели собственную волю, и выбалтывали лишнее, совершенно не предназначенное для чужих ушей:
— Как — не поеду? Что значит — не поеду? Что вы такое
