Вопрос был задан с безупречной вежливостью, но Ксавье покраснел еще сильнее, чувствуя сомнения «стража ворот» в финансовых возможностях юнца, который явно не входил в круг завсегдатаев знаменитого парижского кабаре.
— Да, правильно. Лучшие места на представление и…
— Ужин, месье?
— Разумеется, ужин, как же иначе?
— Минутку… С вас девятьсот франков, месье.
Услышав названную сумму, Макс невольно присвистнул — он такого не ожидал, да и Вик, хотя у него, как и у Ксавье, деньжата всегда водились, был впечатлен размахом. Дельмас же спокойно вытащил из бумажника купюры и рассчитался с таким видом, словно был наследным принцем или арабским шейхом, покупающим себе новый дворец.
«Эх, вот что значит — родиться в богатой семейке, да еще и в восемнадцать лет унаследовать громадное состояние папаши…» — завистливо подумал Таверне, чьи родственники, несмотря на дворянский титул, были бедны, как церковные мыши. Относительно бедны, конечно же, но по сравнению с Дельмасом и Лораном — уж точно.
Приятно прострекотала касса, на окошко легли яркие глянцевые билеты, с названием ревю, указанием мест и временем начала шоу:
— Прошу вас, месье… Приятного вечера в «Лидо»!
Получив заветные пропуска в таинственные чертоги запретных и греховных удовольствий, Ксавье обернулся к друзьям и задиристо спросил:
— Ну что, господа студенты? Кто из нас теперь трусит? Начало в семь. Мы еще успеем покататься на роликах, как собирались.
— Ролики? — Вик Лоран словно очнулся. — Нет, к чертям собачьим твои ролики, Дельмас!
— А что ты предлагаешь?
Лоран фыркнул с превосходством дикого кота над мягкотелым домашним собратом:
— Я надеюсь, друзья мои, вы не собираетесь идти на шоу с девушками полностью трезвыми?..
«Лично у меня на это точно смелости не хватит», — подумал он про себя, но продолжал являть друзьям маску беззаботного гуляки и прожигателя жизни.
Кто бы мог подумать, что он так захмелеет после двух бокалов кир-рояль, выпитых в закусочной, и бутылки шампанского, которую они прикончили за ужином в «Лидо», еще до начала шоу? Но после того, как волшебные пузырьки ударили в голову, а перед глазами затанцевала радуга из диснеевского мультфильма, Ксавье Дельмасу море стало по колено, и вторая бутылка пошла еще легче и веселее.
Ксавье никогда в жизни не напивался, до пятнадцати лет ему вообще не дозволялось пробовать алкоголь, вино в его рот впервые попало в день конфирмации (1), и в дальнейшем бывало редким гостем обеденных или вечерних трапез. Глоток бордо к мясному жаркому в воскресенье, глоток муската к десерту, крохотная рюмочка ликера с кофе, после библиотечных занятий с наставником, бокал шампанского на Рождество — вот и весь скудный список горячительных напитков, которые Ксавье доводилось дегустировать (не считая пива, выпитого украдкой в студенческой компании).
Дядя Густав часто говорил о грехе пьянства, приводил примеры плачевных последствий невоздержанности в употреблении вина, и Ксавье сперва радовался собственному равнодушию к спиртному, а после научился гордиться «трезвением», которое только и подобало добронравному католику.
Ощущения, нахлынувшие на него сейчас, когда он сидел за столиком у сцены, среди сияющих огней и громкой бравурной музыки, сопровождающей начало представления, в компании столь же пьяных Вика и Макса, были совершенно новыми, пугающими, но… в равной степени удивительными и манящими. Он глотал золотистую шипящую жидкость, и ему казалось, что голова стала огромной и пустой, гулкой, как колокол, а тело, наоборот, очень легким и упругим, как воздушный шарик, легким-прелегким… Взмахни руками, оттолкнись посильнее — и взлетишь под потолок, прямо туда, где на трапеции раскачивался гимнаст в облегающем черном трико, с фантастически длинными ногами и такой гибкий, словно был сделан из каучука…
Ксавье, задрав подбородок, все следил за гимнастом, не в силах отвести глаз, ахая, когда тот выполнял особенно опасный трюк — повисал на руках, раскачивался, а потом крутил тройное сальто, перелетая на другие качели — и отмахивался от друзей, которые пытались привлечь его внимание к танцовщицам, в роскошных уборах из павлиньих и страусовых перьев, и с обнаженной грудью…
Гимнаст, наконец, исчез — как будто растворился в синей глубине звездного неба, танцовщицы тоже куда-то делись, декорация на сцене сменилась: теперь она представляла собой парижскую улицу, со старинными домами и островерхими крышами, как на Монмартре, и на эту улицу вышла певица сказочной красоты, в длинном платье из золотой парчи. Ткань так переливалась и сияла в свете прожекторов, что платье казалось сотканным из огня и солнечного света, а когда женщина запела низким грудным голосом, зал буквально застонал от восторга и взорвался аплодисментами, и на глаза Ксавье навернулись слезы — он точно услышал ангела… Такого восторга от пения ему не доводилось испытывать даже на пасхальной мессе, даже в Итальянской опере, куда он однажды сбежал тайком от дяди, послушать «Травиату» в исполнении гастрольной труппы из «Ла Скала».
После того, как певица закончила свой номер, появились танцоры — исполнители степа, а вслед за ними — эквилибристы и мимы. Потом снова появилась певица, уже в другом платье, темно-синем, расшитом блестками, под руку с мужчиной в черном фраке и шляпе-цилиндре, и запела песню, посвященную жизни артистов, полной не только блеска и веселья, но и скрытой печали, и чудесный голос так же хватал за душу и вызывал желание плакать. Мужчина встал перед ней на одно колено, и в его страстной пантомиме угадывались признания в любви.
С потолка тем временем спустилась огромная люстра, где, как эльфы в чаше цветка, находились полуобнаженные танцовщицы, исполняющие сложные па, и трудно было сказать, что привлекает и волнует сильнее — их роскошные женские тела или акробатические этюды.
— Аааааа, ну надо же… Я не сплю, это наяву все происходит! — пьяно пробормотал Вик и, обняв Ксавье, запечатлел на его горячей шее длинный и влажный поцелуй.
— Каталонец, ты красавчик. Я давно хотел тебе это сказать. Красавчик и самый лучший мой дррруууг. Спасибо, что подарил нам это грешное чууууудо… мммммм…
Он отпил еще глоток шампанского и снова поцеловал Ксавье в шею, а тот, вместо того, чтобы оттолкнуть или хотя бы отстранить вконец перебравшего друга, запрокинул голову и, жарко дыша, подставил под поцелуи горло, стянутое чересчур тугим воротничком и шелковым галстуком… Он понимал, что делает что-то ужасное, неправильное, греховное, но ничего не мог поделать со сладким огнем, охватившим низ живота, и заставившим член мгновенно подняться… В голове мелькнуло страшное слово «содомия», а потом и того хуже — «содомский грех», и представилось лицо дяди Густава, перекошенное от гнева и отвращения.
— Вик… Не надо…
— А-абсент! — впервые подал голос Макс, целиком ушедший в происходящее на сцене, и буквально пожирающий взглядом обнаженные бюсты и почти открытые ягодицы танцовщиц. — Здесь подают абсент? (2). Давайте его закажем! Дельмас, у тебя есть еще деньги?
— Есть, — пробормотал Ксавье, весь пылая, и уронил голову на плечо Вика, который
