Длинный и толстый ствол, перевитый взбухшими венами, напоминавшими полноводные реки, тяжелая, ровная, без единой погрешности в пропорциях, мошонка (наощупь точно такая же, как у Соломона, но начисто лишенная волос) — казались Эрнесту произведением искусства, совершенной живой скульптурой, сотворенной природой, и он, как истинный художник, не уставал смешивать сладострастие с эстетическим восторгом. Его почти повергало в экстаз ощущение гладкой бархатистой головки, скользящей по ладони, вздрагивающей, как живое существо, от дразнящего касания большим пальцем в самой чувствительной точке.
Лис отвечал на провокационную ласку низким алчным рычанием, толкался бедрами сильнее, терся членом о член Эрнеста, роняя на него теплые вязкие капли предсемени, и заставлял любовника извиваться от удовольствия и хрипнуть от собственных стонов.
Охваченные страстью, они не замечали ничего вокруг, хотя подобная беспечность могла дорого им стоить: пара не так уж далеко углубилась в подлесок, и нескромный взор наблюдателя, если бы такой нашелся, легко обнаружил бы их убежище. Случайный прохожий наверняка услышал бы стоны… А небрежно припаркованный дорогой мотоцикл был одновременно и уликой, и соблазном для воров.
К счастью, уже наступило время сиесты, в жаркие дневные часы боковая дорога, ведущая к маленькому поселку на вершине холма, была довольно безлюдной. Почти безлюдной.
…Исаак напрягся всем телом, чувствуя, как неудержимо подступает оргазм, и выдохнул:
— О-о… Я уже почти… совсем близко… Ты готов?
— Нет, еще, пожалуйста, еще!.. — Эрнест крепче прижался к нему, вскинул бедра, и это судорожное движение, страх отдалиться хотя бы на миллиметр от желанного тела, довело возбуждение Лиса до пика.
— Дольше не сдержусь, прости… ааааааа… verdammt, ich cum…
Член Исаака дернулся и выбросил густую струю семени, потом еще и еще… Теплая перламутровая эссенция щедро заливала бедра и живот Эрнеста, но он отстал от любовника всего на пару секунд. Внезапное «блядь, я кончаю», произнесенное Лисом на языке, который уже успел стать альковным шифром между Сидом и Торнадо, сработало как спусковой крючок для поистине сокрушительного оргазма…
С Эрнестом случилось что-то странное, необъяснимое: кончая, он словно участвовал в магическом ритуале с перевоплощением и обменом душами. Он обнимал Исаака, но видел Соломона, чувствовал его запах, рвался к нему всем сердцем, и, целуя близнеца, одновременно целовал и Соломона, жарко шептал оба имени, и наслаждение тоже было двойным, как если бы он одновременно присутствовал в двух параллельных мирах.
Слишком сильно…
Слишком прекрасно…
Слишком волшебно, чтобы простой смертный мог все это перенести без последствий…
Когда волна отхлынула, и любовники, обессиленные, растянулись на земле, тяжело дыша, склеившись животами, перепачканными семенем, и по-прежнему не выпуская друг друга из объятий, Эрнест не сумел справиться с переживанием и разрыдался, как юнец-девственник, впервые соблазненный взрослым мужчиной. Исаак, настроенный на него всеми струнами души, не бросился утешать, не полез с расспросами, только бережно удерживал в кольце любящих рук, и временами нежно целовал в лоб и во влажные виски под сползшей красной банданой…
— Прости… что-то меня развезло, как пьяного… — наконец, пристыженно пробормотал художник, вытер мокрые глаза, мягко высвободился из объятий, сел и прислонился спиной к стволу дерева. — Я просто не выспался и перенервничал из-за… ну ты понял…
Исаак понимающе кивнул и тоже сел. Эрнест окинул критическим взором его и свой наряды, находившиеся в полном беспорядке, покачал головой и полез в карман за носовым платком. Тщательно вытирая себя и любовника, он поинтересовался:
— У нас есть вода?.. У меня в горле сухо, как в Сахаре, а посередине воткнулся кактус.
— Очень образно, — смущенно усмехнулся Исаак и признался: — Бутылка осталась в бардачке. Когда я тащил тебя сюда, то думал не головой, и уж точно не про воду. Принести?
Он застегнул джинсы и сделал движение, чтобы подняться, но Эрнест удержал его:
— Нет, стой… Я потерплю, не маленький. Давай посидим пару минут и покурим. Или твои сигареты там же, где вода?
— Нет, курево у меня всегда при себе. — Лис поднял сброшенный жилет, пошарил в кармане и извлек помятую пачку «Мальборо» и простецкую зажигалку. Ничего похожего на элегантный портсигар с дорогими американскими сигаретами и золотую зажигалку Соломона… Эрнест невольно отметил это, как еще одно различие во вкусах и характерах близнецов, подтверждающее, что каждый из братьев Кадош все-таки являет собой автономную личность.
Они устроились поудобнее, прислонились друг к другу плечами, сблизили головы и с явным удовольствием закурили; Исаак сперва зажег сигарету для Эрнеста, а потом от нее раскурил свою…
В этом жесте ухаживания было столько интимности, что щеки художника залились краской. Происходящее все больше сбивало его с толку, ведь из-за утреннего побега с виллы он еще не успел поговорить с Соломоном и обсудить новые правила, понятные и приемлемые для всех троих.
Пару минут они молча медитировали на синеватые струйки дыма и тлеющие кончики сигарет. Исаак поглядывал на Эрнеста, как будто силился прочесть его мысли, но не слишком преуспевал в роли гадателя, и наконец спросил:
— Торнадо, что тебя тревожит?
— Соломон. — Эрнест не задержался с ответом ни на секунду, повернулся и посмотрел прямо в глаза Лиса, прямо и открыто. — Я… я очень люблю его. Просто обожаю.
— Я тоже, — тихо сказал Лис, взял его руку и прижал к своей щеке. — Я тоже очень люблю его. Скажу больше, я жизнью ему обязан… Если бы не старина Сид, меня давным-давно черви бы доели на кладбище.
Художник содрогнулся от жуткого образа, но Исаак успокаивающе поцеловал его ладонь и спросил снова, без всякого перехода:
— А меня ты любишь?
Голос его звучал спокойно, но в глазах медового цвета языком пламени взметнулась тревога, и сердечные струны так натянулись и зазвенели от напряжения, что Эрнест сумел их услышать…
— Люблю. — он был поистине счастлив, что может сказать это с полной искренностью, как на исповеди, беря в свидетели сосны и кипарисы, цветы и бездонное лазоревое небо, прошитое яркими солнечными лучами.
Исаак жадно глотнул воздух, как ловец жемчуга, вынырнувший с большой глубины, потянулся губами к губам Эрнеста, чтобы вовлечь поцелуй, и любовник не устоял перед нежным призывом… Губы их соединились, языки сплелись в соблазнительном танце, и прервать его слишком скоро просто не было сил. Эрнеста снова посетило то же странное, жгучее переживание, что он испытал, кончая: целуясь с Лисом, видя, чувствуя и желая его, Торнадо одновременно желал и чувствовал Соломона, и чувствовал его запах и особый вкус так отчетливо, словно тот в самом деле был здесь, с ними, и принимал деятельное участие
