Первая половина жизни Жана Дюваля была скупа на сюрпризы и яркие события, зато вторая, судя по всему, пройдет куда интереснее… и не важно, какой окажется цена.
Жан, как типичный ленивый турист, шел по набережной в розоватом мареве предзакатной жары, дышал терпким запахом моря, глазел на темные силуэты пальм и кадки с цветами у стеклянных фасадов отелей и кафе, и почему-то вспоминал прошлое Рождество.
Вечер сочельника, праздничная месса в церкви Богоматери Пинед, нарядные венки из темно-зеленых сосновых веток, пунш, оживленная, улыбающаяся Сесиль в нарядном красном платье с кружевами, живой и здоровый Шаффхаузен, курящий свою неизменную «гавану», снисходительно наблюдающий, как резвится молодежь, матушка, совсем уже старенькая, но после смерти отца не утратившая ни осанку, ни бодрость, ни властность…
Запеченная утка в апельсиновом маринаде, фуа-гра с луковым соусом, свежайшие устрицы, салат с трюфелями, еще какие-то немыслимые угощения, и традиционный бюш-де-ноэль (2) на десерт — все было так красиво, так вкусно и в высшей степени респектабельно.
Сесиль расстаралась, угодила всем, даже скучный рождественский подарок (неизбежная батистовая рубашка с не менее неизбежным шелковым галстуком) не испортил Жану настроения. В ту ночь, после ухода гостей, когда они занялись обязательным рождественским сексом, жена, разгоряченная пряной едой, шоколадным десертом и дижестивом, вдруг изменила надоевшей миссионерской позиции, уселась на Жана сверху и немного попрыгала на нем… а он, изумленный и пьяный, продержался дольше привычных пяти минут, так что Сесиль -о чудо — сумела кончить, пока он оставался в ней.
После они лежали рядом, щека к щеке, Сесиль лепетала какую-то чушь в стиле «Анжелика признается в любви графу де Пейраку», а затем сообщила, что Мирей рассказала ей о новой прогрессивной методике лечения бесплодия, и что она хочет еще разок попробовать с ребенком…
— Ты ведь не против, Жан?
Само собой, Дюваль был не против, но в глубине души очень обрадовался, когда прогрессивная методика не сработала, и к весне тема с ребенком заглохла, словно и не возникала.
Но мог ли он той рождественской ночью, когда все ждут чудес и загадывают желания, предположить, что не пройдет и шести месяцев от нового года, как Шаффхаузен умрет, и место патрона займет некто Соломон Кадош, который станет причиной его развода с Сесиль?
Если бы что-то подобное ему тогда нагадала цыганка или предрек астролог, Жан ни за что бы не поверил — как не поверил и тому, что сам будет голодным волком рыскать по притонам в поисках извращённого секса, и назначать свидания гомосексуалисту-проституту, от невозможности подстелиться под нового патрона и принять в себя его роскошный обрезанный член…
Ах, что бы сказала матушка, узнай она, о чем грезит и как проводит досуг ее скромный, трудолюбивый, строго воспитанный мальчик…
…Вечеринка «Жизнь в коже» удалась на славу. Несмотря на будний день, клуб был заполнен до отказа, вероятно, любители черной кожи, латекса, ошейников и поводков съехались со всего побережья.
Мужчин, одетых в стиле «милитари», тоже хватало: у Жана скоро закружилась голова от обилия цвета хаки и разнообразных военных атрибутов. На него обращали внимание, заговаривали, призывно улыбались, делали знаки, заигрывали…
К своей странной популярности в стенах «Кадэ» он успел привыкнуть за несколько предыдущих посещений, но по-прежнему шарахался от чужаков и прижимался к надежному боку Карло (снизу обтянутому кожаными штанами, а сверху — черной майкой-борцовкой). В честь тематической вечеринки, Карло нацепил еще и полицейскую фуражку, а на правое запястье Жана надел бутафорские наручники, и, ухватив за цепочку, властно тащил «арестанта» сквозь жарко дышащую, разгоряченную, хмельную толпу на танцполе.
— Подожди, милый, подожди… — канючил Дюваль, тщетно пытаясь упираться, поскольку жиголо по комплекции был значительно тяжелее и крепче, и по физической силе превосходил клиента раза в полтора:
— Давай сперва потанцуем… что-нибудь выпьем… Я хочу побыть среди людей!
— Молчать, задержанный! — рычал в ответ Карло, глубоко вошедший в роль. — Кто позволял тебе разевать пасть, а? Рот откроешь, когда я скажу, только сперва встанешь на колени!
Жан вздрагивал от грубых слов и резких движений, они действовали на него двояко — пугали, как будто он в самом деле был арестован и отдан во власть жестокого жандарма, и возбуждали, потому что это все-таки была игра… и завершение предполагалось самое приятное и счастливое, по принципу «любой каприз за деньги клиента».
Член Дюваля давно встал и подрагивал в сладком предвкушении… но почему бы не продлить минуты томления, не поприжиматься друг к другу в мерцающем свете прожекторов, под разноцветным «снегом» зеркальных шаров, под звуки грохочущей музыки, почему бы не выпить текилы, слизывая соль и капли лимонного сока с голой кожи Карло, не подышать густым, вязким ароматом табака, винограда и мускуса, не впитать всеми порами энергию современной вакханалии?..
«Жандарм» немного покочевряжился, прежде чем уступить желанию, выраженному столь явно, однако изменил маршрут, и вместо чилл-аута дотащил Жана до барной стойки. Он был завсегдатаем, так что бармен из любой смены всегда находил для него с клиентом козырное местечко, откуда просматривалась и сцена, и танцпол, и вход в приватную зону и запасной выход (на случай пожара или облавы).
Карло облокотился на стойку, поставил «арестованного» прямо перед собой, одной рукой крепко обхватил поперек живота, а другой открыл бутылку пива и вложил мокрое холодное горлышко Жану между губами:
— На, пососи… почмокай, младенчик, потренируйся, скоро получишь соску побольше и погорячее!
Дюваль замычал от удовольствия, чувствуя себя в самом деле младенцем, сосущим грудь ведьмы или чудовищной богини, и сделал несколько жадных глотков. «Жандарм» быстро отнял у него бутылку и принялся хлебать пиво сам, а Жан терся об него задом, чувствуя, как возбуждающе скользит по ягодицам что-то прямое, толстое и твердое — должно быть, полицейская дубинка… Одновременно он вертел головой по сторонам, пожирая взглядом все, что происходило в клубе, и не желал упускать ни одного фрагмента из этой адской мозаики.
Вот юный танцовщик, восхитительно смуглый, высокий и тонкий, гибкий, как кобра, извивается на шесте, демонстрируя распаленным зрителям обнаженные ягодицы, с узким ремешком черной кожи между ними, и член, упакованный в золотистый чехол, но еще более соблазнительный под этим эфемерным прикрытием. На центральном возвышении посреди танцпола с неожиданной легкостью отплясывает высоченный силач, в черной маске и кожаных доспехах, настоящий Геракл. Подхватив своего партнера -белокожего тонколицего красавца, похожего на скандинавского бога, с гривой золотых волос, перехваченных лентой, и затейливо заплетенных на затылке — он поднимает того высоко над полом и кружит на вытянутых руках. Чуть дальше за ними трансвестит, загримированный под Лайзу Минелли, танцует один, аффектированно вскидывая руки, и соблазняет своей грацией. А совсем рядом с баром
