Соломон сделал жест, показывающий полное безразличие к проискам бульварных писак и телевизионных «охотников за головами»; мысль, что ему не нужно возвращаться в тюрьму, и сегодня он наконец-то ляжет в нормальную чистую постель, была приятна, но не более того. Все бонусы освобождения из-под стражи меркли на фоне бесследного исчезновения Эрнеста и отсутствия вестей о брате. Накануне Витц сумел, через посредство Матье, передать ему шифрованное сообщение, что Исаак скрылся и сейчас в безопасности, но это было намного меньше, чем хотел знать Соломон.
Пока адвокат утрясал последние мелкие формальности, Кадош курил, смотрел в окно (на крыльце здания действительно собралась толпа журналистов, человек в пятнадцать-двадцать) и простраивал план дальнейших действий. Под руками не было привычного ежедневника, но четко организованный ум Соломона с легкостью представлял его лежащим на подоконнике и раскрытым. Он заполнял воображаемые графы, одну за другой, и намечал первоочередные дела, с поправкой на свой нынешний статус обвиняемого в тяжком преступлении.
«Узнать, где сейчас брат, и найти способ связи. Это первое. Встретиться с Фрицем для временной передачи полномочий по клинике, и с Дюроком, для уточнения условий договора. Это второе. Убедить маму пока вернуться в Женеву, это третье. Ей ни к чему подобные волнения. И нет никакого смысла содержать виллу в Валлорисе, после того, как полиция перевернула ее вверх дном от подвала до крыши, и глаз не спустит с ее обитателей до окончания следствия. Остальное… остальное будет зависеть от Райха. Он наверняка следит за новостями и в курсе, что меня отпустили. До сих пор никто не пришел и не связался со мной по его поручению — значит, он предвидел развитие событий, и готовится нанести личный визит».
Мысли о Райхе и его планах отзывались тупой распирающей болью за грудиной, как будто там, под ребрами, шевелилась змея или огромный червь… но Кадош не мог не отдать должное дерзости замыслов и смелости противника, который после всего содеянного собирался встретиться с ним лицом к лицу и повести игру в открытую. Вот только есть ли гарантия, что в этой игре Райх будет соблюдать правила, предложенные им самим?
Соломон крутил уравнение и так и эдак, подставляя разные параметры, но каждый раз ответ выходил отрицательным… Ахиллесова пята на то и Ахиллесова, что даже пустяковое ранение в нее может оказаться смертельным — а Райх знал, доподлинно знал, что яд в рану уже занесен и распространяется в крови Соломона, стремясь поразить сердце и парализовать мозг. Кадош предчувствовал, что Райх закусит удила и не остановится, пока сполна не насытит свою месть, пока не уничтожит того, кто посмел помешать его планам и перехватить из-под носа желанную добычу; но чтобы оставаться хозяином положения, он ни в коем случае не должен был выпускать из рук такого ценного заложника, как виконт де Сен-Бриз…
Теперь уравнение становилось понятным и простым, с одним-единственным решением: заставить Райха совершить ошибку, которая поможет найти и освободить Эрнеста… и для этого Соломону нужно было самому остаться на свободе, любым способом, но не любой ценой.
…Полчаса спустя Соломон Кадош и Матье Кан сидели за столиком ресторана «Бокаччо» вблизи площади Массена, ждали заказанный обед и доктора Витца, который мчался к ним на всех парах из клиники «Сан-Вивиан». Они с трудом избавились от журналистов возле здания суда, где попали под настоящий артобстрел, но держались стойко, отвечая разноголосому хору только одно: «Без комментариев».
Здесь, в ресторане, акулы пера их не тревожили — но их сполна замещали любопытные взгляды людей, следящих за криминальной хроникой Ривьеры и узнавших в лицо «насильника и садиста» и его бессовестного адвоката… Хорошо еще, что в обеденное время в зале были в основном не местные жители, а голодные туристы, и они куда больше интересовались средиземноморскими деликатесами и превосходным вином, чем двумя угрюмыми мужчинами средних лет, ведущими негромкий разговор.
— Надо было пойти обедать в клуб, — заметил Матье, наливая себе и Соломону ледяную минеральную воду. — Не очень-то умно торчать тут на виду у всего города.
— Разве не так ведут себя невиновные люди? — поднял брови Кадош. — Ходят куда хотят, встречаются с друзьями… Насколько я в курсе, ваша стратегия защиты нацелена именно на это.
— Верно, все верно… но вы уж как-то чересчур буквально восприняли мои рекомендации. Пока я еще ничего толком не предпринял как защитник, только добился изменения меры пресечения, и, возможно, этот мой успех еще больше разозлит тех, по чьей вине вы оказались в столь сложном положении. Условия сделки — если вы правы, и вам действительно хотят предложить некую сделку — могут стать более жесткими. Я думаю, что вам стоит притвориться полностью подавленным и… податливым, чтобы побудить их поскорее выйти на переговоры.
— А я выгляжу недостаточно подавленным и сломленным? — горько усмехнулся Соломон, думая, что еще пара дней такого морального прессинга — и он окончательно перестанет узнавать себя в зеркале.
— Подавленный и сломленный предпочел бы запереться дома или, как я говорил, поехать в клуб, куда нет входа посторонним.
— О да, в нынешних обстоятельствах визит в мужской клуб сильно улучшит мою репутацию, а заодно и вашу…
— Ценю ваш юмор, Кадош, но все-таки я прав. Почему вы настояли на «Бокаччо»?
— Это любимый ресторан Эрнеста. — тихо ответил Соломон после короткой паузы и стал пить воду.
Кан посмотрел на него с удивлением:
— Бросьте! Вы не настолько сентиментальны.
— Дело не в сентиментальности. Эрнеста здесь хорошо знают. И я подумал, что, может быть, он был здесь… и что-то передал мне… оставил весточку, легчайший намек, где я могу его найти.
Удивление Кана все возрастало — он даже позволил себе нелояльную мысль, что у подзащитного от горя стало плохо с головой:
— Как он мог оказаться здесь, если его похитили?
— Но ведь вы, месье, утверждаете обратное. — Соломон пристально посмотрел на Матье, и хотя адвоката было очень трудно смутить, под строгим и проницательным взглядом доктора он все-таки смешался:
— Я не утверждаю наверняка… я только говорю, что вся эта история с похищением — очень странная. Если верить моим агентам на Ривьере-а я им верю — после несчастья, произошедшего с вами, месье Верней был допрошен полицией, но не сделал ровным счетом ничего, не предпринял никаких шагов, чтобы обеспечить вам алиби или стать свидетелем защиты.
Внешне Соломон оставался спокойным, но рука его, выпустив столовый нож, сжалась в кулак, а голос охрип от сдерживаемого гнева:
— Месье Кан, я не знаю, кто и когда его допрашивал, и есть ли тому официальное подтверждение. Я знаю лишь
