Адвокат сочувственно покачал головой и сказал примирительным тоном:
— Не горячитесь, доктор. Я вам верю, хотя ваш рассказ о засаде и тройном нападении и звучит фантастически, и полон таких нелепостей, что его можно принять за бред… который случился после удара по голове.
— Месье Кан, я нейрохирург и разбираюсь в черепно-мозговых травмах. Удар был не настолько силен, чтобы я начал бредить. Гораздо опаснее была удавка — затянись петля чуть потуже, и мы с вами сейчас бы не разговаривали, но пока что я нужен этим людям живым…
Соломон невольно коснулся темного следа на шее и твердо продолжил:
— Я действительно потерял сознание от удушья, однако обморок длился меньше минуты, и я слышал, видел и понимал все, что происходит вокруг. Вот только сделать ничего не мог, потому что был связан.
— Да, да, я помню ваш рассказ, помню… и верю вам; вот только убеждать придется не меня. — вздохнул Кан, вспоминая дело «Черного танцора», которое выглядело таким же фантастическим и запутанным, да так и не распуталось до конца.
Было действительно нечто мистическое в том, как Соломон Кадош, спустя десять лет после судебного процесса над его братом-близнецом, умудрился попасть в такую же передрягу при сходных обстоятельствах… Участие Густава Райха — вероятное, но не доказанное — и темная тень «Опус Деи», витающая на заднем плане, делали все это еще более щекотливым и сомнительным с точки зрения адвокатской выгоды. Матье Кан не любил проигрывать, но и не бежал от сложных дел, поскольку только они приносили славу и по-настоящему работали на репутацию.
— Вернемся к виконту и его якобы «исчезновению». Да, да, именно — якобы… Я проверил информацию, которую получил от вас, по нескольким каналам. Все источники подтверждают, что в указанное время мужчина и женщина в состоянии наркотического опьянения и под надзором полиции были доставлены в госпиталь, где им оказали необходимую помощь. Затем их подробно допросили в связи инцидентом на вилле… и благополучно отпустили восвояси. Мужчина и женщина уехали вместе и скрылись.
— Этого не может быть, — упрямо возразил Соломон. Он по-прежнему казался спокойным, но заметно побледнел, когда Матье озвучил неизвестные ему подробности.
Кан не отступался — он считал необходимым сразу, без передышки, сказать клиенту самое плохое и болезненное, чтобы тот успел пережить драму и восстановиться ко времени настоящего боя в суде или на процедурах дознания.
— Подождите, я еще не закончил. Ваш неуловимый виконт чудесным образом несколько раз являлся в публичных местах, по крайней мере в течение суток после вашего ареста, прежде чем… эээээ… действительно исчез с радаров. Но я ни секунды не думаю, что он вознесся на небо, скорее всего, продолжает ходить по грешной земле, да еще в приятной компании мадемуазель Бокаж.
Соломон оперся подбородком на руки и мысленно посчитал до десяти, прежде чем задать вопрос:
— То есть ваша версия, мэтр — Эрнест не похищен, просто бросил меня, уехал подальше с подругой, не желая ввязываться в столь грязную историю?
— Моя версия именно такова, — бесстрастно подтвердил Кан. — Но я не отрицаю, что его поступок могли использовать в своих целях ваши враги. Понимаете? Вы думаете, что виконт похищен, в то время как он просто проявил эгоизм и сбежал, пока дело не прояснится, а некто, желающий повлиять на вас, представил все так, словно месье Верней — заложник в его руках.
— В этом есть логика, — признал Кадош. — Но… не сходится, месье Кан.
— Что именно «не сходится»?
— Шантажировать жизнью Эрнеста меня начали еще до того, как прибыла полиция. Человек, назвавший себя Рафаэлем, продемонстрировал серьезность намерений и, заверяю вас, мэтр, был очень убедителен…
Соломона передернуло от воспоминания о пережитом, он на секунду умолк, но быстро собрался с духом, и Кан, жадно слушая продолжение, мысленно поаплодировал ему.
— Да, Рафаэль был настолько убедителен, что я в самом деле боялся рот раскрыть и пошевелить пальцем в свою защиту, боясь еще больше навредить Эрнесту… Я не слепой влюбленный дурак, месье Кан, каким, возможно, кажусь вам, я способен судить здраво. Если Эрнест где-то появлялся после моего ареста, если его видели тут и там, а потом перестали видеть — значит, Райх нашел способ контролировать его поведение… и я догадываюсь, какой.
— Хм… теперь я в свою очередь должен признать: такое возможно…
— Возможно? Да так и есть! — горячо воскликнул Соломон. — Неужели вы не понимаете, мэтр, что похищение виконта де Сен-Бриза не должно выглядеть, как похищение? Точно так же, как не должно было выглядеть таковым похищение Ксавье Дельмаса, приведшее к смерти несчастного юноши! Разве вам не кажется знакомым этот почерк?
Кану ничего не оставалось, как снова выразить согласие:
— Да… вероятно, десять лет назад мы отрубили той гидре не все головы, и плоховато прижгли обрубки. Черт возьми, Кадош! Лучше бы вы поругались с корсиканским кланом, помешанным на вендетте, или не поделили деньги с сицилийским наркобароном, чем снова сцепились с этой сектой, отрыжкой святой инквизиции! Неприятное, очень неприятное дело… и чем больше я узнаю о нем, тем меньше оно мне нравится.
Кадош коротко улыбнулся уголками пересохших губ:
— Комиссар Кампана не зря назвал его «делом о Нотр-Дамской химере».
***
Было далеко за полночь, но в окнах квартиры на рю Пэрольер горел свет. Райх с удовлетворением отметил эту деталь, как только вышел из такси и направился к подъезду.
Кадош не спал — все содомиты по своей сути ночные животные — он едва ли ждал визитеров в такой час, но точно не спал. Ночной покой не полагался грешнику, полному гордыни, любострастия и упорствующему в своем грехе. Господь, долго медливший в своем милосердии, ожидавший обращения и покаяния, устал ждать, и послал на голову иудея первую из казней, несущую отвращение: жестокую бессонницу. Он, Густав, был всего только смиренным орудием, проводником божественной воли. Донна Исаис тоже была рядом, была с ним, была в нем, была им, как всегда в лунные ночи; она давала ему свое благословение, согласное с волей Отца, наполняла жилы прозрачным светом и особенной бодростью, горячившей кровь лучше вина.
Густав приехал торжествовать над врагом. Он имел на это полное право; и чем больше ему удастся унизить и уязвить Соломона, тем угоднее Богу окажется его делание. Грешник должен страдать ради исправления, нераскаянный грешник и богохульник — страдать вдвойне, а мерзопакостный иудей и содомит — вдвойне и втройне.
…Нажимая кнопку на домофоне, он ощутил прилив
