— Нет, не сюда! — и указал на кресло, придвинутое к журнальному столу. Видеть Райха развалившемся на том самом диване, где они с Эрнестом впервые занимались любовью, было бы невыносимо…
— Хорошо, хорошо, незачем так кричать, — Густав расположился в кресле со всем доступным комфортом, и, защитив спину, приготовился нападать…
Первый же удар, нанесенный противнику, был молниеносным и болезненным:
— Давайте обсудим то, что вы называете «сделкой»; но позвольте заметить, месье Кадош, что вы совершенно превратно понимаете диспозицию. Речь идет не о сделке — не в понимании ваших соплеменников, это уж точно — а о восстановлении справедливости.
— Ах вот как!
— Да-да, Кадош, справедливости. Вы обманом заполучили то, что вам не принадлежало, покусились на чужое добро, оскорбили не только нашу церковь, но и самого Господа; и мы, верные слуги Господни, всего лишь реализовали принцип талиона (3), взяв у вас то, чем вы более всего дорожите…
Соломон пересек комнату и сел на диван напротив Райха. Теперь они смотрели друг другу в глаза, и, за исключением оружия, все было как на настоящей дуэли.
— А издевательства, которым подвергся доктор Жан Дюваль, тоже входят в ваш принцип талиона?
— Издевательства? Не было никаких издевательств. Месье Дюваль получил все, что хотел, в полной мере, и все, чего заслуживал… Теперь у него есть серьезные поводы для размышления… ну, помимо обвинения, выдвинутого им против вас.
— Не им, а его женой, действовавшей по вашему наущению.
— Не все ли равно, что побудило Сесиль сделать заявление, если Жан с ним согласился и его подписал? Ах, месье Кадош, месье Кадош… Если ваша вина будет доказана в суде, то это не я, а вы сядете на двадцать лет… а то и пожизненно, если Господь решит призвать к себе Жана — он очень плох, бедняга.
— Я не виновен, — отчетливо сказал Кадош. — Не виновен, и вы это знаете, Райх. Как знаете и то, что вина не будет доказана, иначе вы сейчас не сидели бы здесь, а довольно потирали руки.
Райх хихикнул, сузив глаза, и змеиным движением качнул головой вправо-влево:
— Помню, когда судили вашего брата — за сходное преступление, но еще и с убийством — вы со своим адвокатишкой поначалу также хорохорились… а потом рыдали в суде, хлюпая носом, как описавшийся у доски школьник, когда был оглашен смертный приговор «Черному танцору»…
Густав позволил себе вдоволь насладиться выражением лица Соломона — сколько бы тот не изображал сфинкса, было очевидно, что нож глубоко проник в рану — и сладко пропел:
— Да, месье Кадош, давно хотел вас спросить — как, все-таки, вам удалось вытащить из тюрьмы этот поганый полутруп и даже вернуть его к жизни? Кто принимал участие в заговоре, кроме вас, Шаффхаузена и Витца — может быть, адвокат? Или Франсуа Дельмас… не он ли был тем ослом, который за все платил? Ваш любовник… да-да, я знаю о вашей поездочке в Тунис…
Соломон скрестил руки на груди и ждал, когда собеседнику угодно будет завершить «вечер воспоминаний»; Матье Кан хорошо обучил его техникам поведения на допросе, но он и без наставлений адвоката не поддался бы на провокации и эмоциональный шантаж — хотя чувствовал себя сейчас подобно святому Себастьяну…
Избранная тактика принесла плоды: Райху быстро наскучило биться в глухую стену, он разочарованно отступил, и Кадош перешел в контратаку.
— «Оставьте мертвых погребать мертвецов»(4) — кажется, так сказано в Святом Писании. Поговорим о настоящем. Я в третий раз спрашиваю, месье Райх: что вы хотите в обмен на свободу Эрнеста? — и, если не получу ответа, вышвырну вас за дверь. Будем считать переговоры не состоявшимися.
Райх снова по-змеиному качнул головой, облизнул губы, глаза его превратились в злые узкие щелки.
— Все, месье Кадош, — тихо проговорил он. — В обмен на Эрнеста я хочу, чтобы вы отдали мне все. Клинику «Сан-Вивиан». Деньги, полученные вами по завещанию, и деньги, полученные виконтом — либо любые другие деньги, но в той же сумме… три миллиона франков, если память не изменяет. Ваш «Бентли» — в качестве благотворительного пожертвования фонду «Возрождение». И вашего брата, Исаака! Пусть он своей кровью выкупит вам вашего агнца… Это будет истинной справедливостью.
Комментарий к Глава 16. Пакт с дьяволом
1 “всякое беззаконие законно…” и т.п. - прямая цитата из наставления для инквизиторов
2 “пес возвращается на свою блевотину” - метафорическая цитата из Ветхого Завета, Книга Притч.
3 принцип талиона - категория истории нравов, более известная как равное возмездие. Принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением («око за око, зуб за зуб»).
4 цитата из Евангелия
Визуализации:
1. Исаак у Кампаны:
https://c.radikal.ru/c00/1811/5b/3cdb846f7c1d.jpg
2.Исаак в момент побега из Валлориса:
https://a.radikal.ru/a41/1811/82/643ccfb3bd18.jpg
3. Квартира Кампаны:
https://c.radikal.ru/c38/1811/3d/b93ef230288f.jpg
https://c.radikal.ru/c23/1811/05/9a3546a31679.jpg
4. Соломон на встрече с Матье:
https://a.radikal.ru/a29/1811/7f/b761d69ea047.jpg
5. Соломон перед визитом Райха:
https://a.radikal.ru/a07/1811/cb/98642dd1e72e.jpg
========== Глава 17. Колокольчики безумия ==========
Счастливое время, отмеченное вольностью нравов,
когда безумие, звеня своей погремушкой,
легкими стопами обегает всю Францию,
когда ни один смертный не желает быть благочестивым,
когда готовы на все, кроме покаяния.
Герцог Ришелье (в переводе А.С.Пушкина)
Жан дремал после обеда — если так можно было назвать унизительную процедуру кормления с ложки протертым морковным супом, заправленным крутонами, и отвратительным мясным суфле, собственноручно приготовленным женой. Полулежа в огромном кресле, обложенный подушками, закутанный пледом, облаченный во фланелевую пижаму, он чувствовал себя чем-то средним между грудным младенцем, парализованным инвалидом и плюшевым медведем, с которым дети играют «в больницу».
Ставни на окнах были плотно закрыты, шторы задернуты, так что в спальню с улицы не проникало ни лучика света, и приходилось постоянно держать включенной настольную лампу. Из-за этого Жану казалось, что солнце погасло, и Антибы окутала вечная тьма, но его подобный поворот событий не удивлял и полностью устраивал.
Солнце не светит — значит, незачем вставать, незачем выходить на улицу, можно ограничить все передвижения поворотами с боку на бок, со спины на живот и обратно, и еще проходами до туалета и обратно: разумеется, с помощью Сесиль или приходящей сиделки. Ночь, которая длилась и длилась, избавляла от необходимости разговаривать, читать, смотреть телевизор, не говоря уж о том, чтобы попытаться работать.
С технической точки зрения Жан превратился в биоробота. Таких пациентов в клинике Шаффхаузена циничный младший персонал называл «овощами». Дюваль всегда сердился, когда слышал подобный жаргон — должно быть, предчувствовал, что однажды сам превратится в такой вот «овощ», без пяти минут кататоника…
Физически ему не становилось хуже, лекарства, мази и надрывая опека супруги делали свое
