«Кто у него убирает? – невольно удивился Кряжевой. – Приходит кто, или без темных сил не обошлось? Как ни приду, все лежит».
Он посадил дочь на табурет – близнец того, что стоял в комнате. Вытащил из кармана «киндер-ломтик» и молочный коктейль, торопливо открыл. Наклонился к уху Марьяны, медленно и внятно прошептал:
– Ешь, пей… В комнату не ходи. Я за тобой приду. Кивни, если поняла.
Дочь озадаченно моргнула, но тут же стала серьезной. Неспешно кивнула, явно подражая королеве из недавно виденной сказки. Кряжевой поцеловал ее в лоб и пошел в комнату.
В голове царил сумбур, калечащее душу ассорти из мыслей о предстоящем и обрывков воспоминаний о недавнем прошлом. Сын, на несколько часов оставленный наедине с Бесокрутом, сложный разговор с Дашей, новое обследование, его результаты, в которые они с женой поверили сразу и безоговорочно, перепроверка, сегодняшняя бессонная ночь…
Кряжевой замер в шаге от дивана, глядя на Бесокрута.
– Долгонько пьет, – прошамкал колдун, в голосе отчетливо сквозило нетерпение. – На улице нынче вроде не жара…
Он выглядел очень плохо, гораздо хуже, чем тринадцать дней назад, когда Кряжевой привел к нему Витю. Разве что кашель куда-то подевался.
– Возьми деньгами, – твердо, но без нажима сказал Кряжевой. – Полтора миллиона сейчас и еще столько же – через три месяца. Если мало, еще что-нибудь придумаю.
– А не надо ничего придумывать… Полный расчет на кухне сидит. Веди. А будешь перечить, тебя же и резать заставлю, и бульончик варить…
– Меня тогда возьми! И деньги.
– Тебя только вместе с дочкой, – неожиданно хихикнул Бесокрут. – Чтобы твое невкусное – ее вкусным заедать.
– Как хочешь… – обреченно выдохнул Кряжевой, разворачиваясь в сторону кухни. – Как хочешь.
Ладонь нырнула во внутренний нижний карман джинсовки. Пальцы сомкнулись на ручке молотка, и Кряжевой выдернул его, не сделав шаг к кухне, а продолжая разворот на месте.
Решение он принял еще ночью. Отдать старому вурдалаку страдающую синдромом Дауна Марьяну – Кряжевой не мог. Даже в обмен на спасение сына. Это были его дети, его судьба, и он не мог допустить, чтобы они расплачивались за его поступки, никак и никогда…
Мелькнула жуткая мысль, что сейчас он повернется, а диван будет пуст. Или не сумеет ударить, как надо, и задуманное затянется надолго.
Но все оказалось просто.
Падающий чуть наискось молоток с глухим хрустом опустился немного выше брови Бесокрута. Колдун не издал ни звука, как будто Кряжевой проломил череп не человеку, а ростовой кукле, неизвестно как оказавшейся на диване.
«Уже убил?!»
Кряжевой выдернул инструмент, со страхом уставился на колдуна. Поза Бесокрута была расслабленной – той же самой, что и несколько секунд назад. Жив, нет, не разобрать… Кряжевой мысленно взвыл. В левый глаз попала капля пота, он сморгнул и ударил снова – в переносицу, еще жестче, словно намертво приколачивал к настоящему все то, что связывало его с этим человеком, не позволяя ему пойти в будущее…
Второй удар не стал последним. Кряжевой сумел остановиться, лишь превратив лоб и лицо Бесокрута в неровный провал, на дне которого лежало рагу из мозга, плоти, костей и зубов.
«Все, хватит» – он сделал шажок назад и покачнулся как пьяный, задев табурет. Что-то стукнуло об пол, и мгновением спустя стук повторился. Кряжевой судорожно рыскнул взглядом себе под ноги, отыскивая – что?!
Шарики медленно катились по доскам, вдоль дивана: красный – впереди, черный – следом, отставая совсем чуть-чуть. Кряжевой смотрел, не в силах отвести взгляд от шариков, как будто от них зависела его судьба…
В ноздри проник неприятный запашок. Он быстро крепчал, перерастая в самую настоящую вонь. В ней, казалось, перемешались несколько разных, но донельзя отвратительных запахов.
Комната тоже теряла привычный вид. Как двухслойная картина, которой подоспело время избавиться от верхнего слоя, явив взгляду скрытое…
Желтели и отставали от стен обои, покрылся разводами и бурыми пятнами на месте отвалившейся побелки потолок, свет в комнате ощутимо потускнел – оконные стекла утратили прежнюю чистоту, белая краска на рамах змеилась трещинами. Ветшала мебель, тут и там по-хозяйски выпирала плесень, углы таращились на Кряжевого густыми бельмами паутины, половые доски изрядно распробовала гниль…
Прежним оставался только Бесокрут, лежащий на пыльном диване. Словно квартира забирала его смерть себе, и Кряжевой с ужасом подумал, что колдун сейчас сядет, уставится на него уцелевшим левым глазом. И неразборчиво зашамкает что-нибудь осуждающее, двигая нижней, не задетой молотком челюстью…
На кухне раздался плач Марьяны. Кряжевой запихнул молоток обратно в карман, плевать, что в крови и мозге, не оставлять же здесь, все равно скоро выбросит. Торопливо оглядел себя: если и испачкался, то незаметно, и кинулся на кухню.
С ней творилось то же самое, что и с комнатой. Марьяна подтянула ноги к груди, превратившись в испуганный комочек. Недоеденный «киндер-ломтик» и бутылочка от коктейля валялись на полу, Кряжевой торопливо подобрал их, сунул к молотку и сгреб дочь с табурета.
– Закрой глаза!
Глядя, куда ступает – еще не хватало разодрать или сломать ногу, – он добрался до входной двери. Потянул ее на себя спрятанной в рукав ладонью – оставлять отпечатки совсем ни к чему – и выскочил в подъезд.
Подъезжать на машине к дому он не решился, оставив ее метрах в двухстах. Осталось дойти до нее, приехать домой, а там – что будет, то и будет. Кряжевой считал, что сделал все правильно, клятый колдун не оставил ему другого выхода…
Он отошел от подъезда метров двадцать и обернулся, подчиняясь странному наитию. Старый – шиферная крыша, потемневшие от времени бревна без обшивки – двухэтажный дом на четыре квартиры, располагающийся на окраине пригорода, – теперь выглядел давно заброшенным. Только сейчас Кряжевой осознал, что за три поездки сюда он ни разу не видел соседей Бесокрута, не замечал никакого движения за окнами и близ дома, впрочем, не до этого было…
Но именно сейчас пришла уверенность, что, кроме колдуна, в доме никто не обитал. И пока был жив Бесокрут, он казался таким, каким казался…
Кряжевой не знал, к лучшему ли эта перемена или нет.
«Да и какая разница? – мысль была отрешенной, словно все эмоции умерли вместе с домом и его единственным жильцом. – Ничего ж не исправить… Ничего абсолютно».
– Еще одного давай, – заявил Бесокрут. – Последнего.
И ухмыльнулся – широко, погано.
Мгновенно нахлынула выворачивающая душу тревога, что колдун вот-вот потребует что-нибудь особенное. И Кряжевой не мог избавиться от нее.
Подтверждение не заставило себя долго ждать.
– Только кого-нибудь почище. Деликатесное, я бы сказал… А то у меня эти грехоблуды уже в носу стоят.
– Тварь… Шестеро уже было. Тебе же хватало раньше…
Кряжевой сжал кулаки, с бессильной злобой глядя на Бесокрута.
– Так то раньше было, – с фальшивым сожалением вздохнул колдун. – Хотя выход есть…
– Витю не отдам, – отрубил Кряжевой.
Бесокрут невозмутимо пожал плечами.
– Как скажешь. Тогда – корми, не затягивай. Иначе вернется болячка-то, дело скорое да незамысловатое – вернуть…
«Блефуешь, тварь!»
Сучья ухмылка опять растянула губы Бесокрута:
– Думаешь, не могу? А ты проверь. Да не сможешь, знаю…
Кряжевой обмяк,
