Что ж, он был готов и к этому. И готов был рассказывать правду-так, как сам ее понимал и помнил. Но с чего же начать?
-Я жил в краях, которые ты знаешь, как Турган Туас, - наконец заговорил Руоль. - Он… Турган Туас… принял меня. Высокие называют его Великий Хребет. Я многое узнал о…
Ака Ака покачал головой, опустил тяжелую ладонь на грубую столешницу.
-К этому мы еще вернемся. Если я захочу. Рассказывай сначала.
Руоль постарался подавить невольный вздох, он только слегка замешкался, а потом решительно кивнул и сказал:
-Да. Прежде всего мы должны решить это.
И вдруг что-то произошло за его спиной. Некое шевеление, и кажется распахнулась входная дверь, и что-то сразу непонятным образом изменилось.
А потом прозвучал ясный женский голос, полный удивительной силы и в то же время необъяснимо пугающий, и Руоль от этого голоса вмиг ослабел:
-Остановись!
Что есть память? По-прежнему ли все потерянное, все ушедшее живо где-то там за белыми туманами, за черными ночами, где-то там в невозможной дали? Возвращается ли оно иногда таким же живым и настоящим? Или это только обман?
Однажды в самый разгар суровой зимы Руоль приближался к стоянке знаменитого охотника Улькана. В одной нарте с Руолем, которую тянули верные Лынта и Куюк, ехала его сестра Унгу-однажды потерянная, но вдруг и нежданно обретенная вновь. И с этим еще нужно было свыкнуться. А впереди, в темнеющем на сияющем снегу походном торохе ждала, как думал Руоль, та, которую он тоже потерял и тоже почти уже не надеялся вернуть. Как-то так получилось. Он думал об этом, и сердце его трепыхалось в груди, как вспугнутая птица, шумно взлетающая с озер.
И когда до тороха оставалось уже рукой подать, Руоль остановил своих оронов, повернулся и сказал привычно молчаливой сестренке:
-Ничего не бойся. Мы здесь… мы здесь… я говорил тебе. Все будет хорошо.
Он и не ожидал, что Унгу ему ответит, но она посмотрела на него долгим и встревоженным взглядом, и этот взгляд говорил сам за себя. И как же он мог ее успокоить, когда и сам был далеко не спокоен?
Руоль видел замерзшие туши уликов на хидасе и отсюда сделал вывод, что охота Улькана была, как обычно, удачной и, возможно, она уже завершилась. Видел он и нарты, стоящие за торохом, и оронов Улькана, бродящих неподалеку, а это значило, что хозяева здесь, внутри и их не придется дожидаться. Это значило, что Нёр так близка, как не была с того времени, когда она бежала, летела свободной птицей по эджеву полю, а счастливый Улькан гнался за ней. Ах, если бы она действительно могла убежать тогда!
Но кого в этом винить?
Руоль смотрел на торох, потеряв вдруг все мужество. Его пронзила неожиданная мысль: почему он вообще здесь? Если бы все это было историей о ком-то постороннем, если бы кто-то рассказал о таком как-нибудь долгим зимним вечером при свете очага, мог бы он уважать человека из этой истории?
И что же теперь делать? И почему так тихо? Разве Улькан уже не понял, что к нему заявился совершенно незваный гость?
А если прямо сейчас развернуться и уехать прочь? Домой, где бы ни был его дом.
Возможно, именно сейчас был его последний шанс. Его, и всего эджугена. Но разве он на самом деле был готов уйти? Маленькая слабость и единственная здравая мысль.
Вот и вышло так, что Руоль кашлянул и возвысил голос:
-Арад-би, хозяева!
И все пошло так, как пошло-вопреки всем его будущим мыслям, мольбам и сожалениям. Память не может ничего изменить. Она может приукрасить, может скрыть, но то, что произошло, так или иначе уже случилось. Однажды и всегда.
Руоль услышал шорох, и лишь спустя некоторое время откинулся полог тороха, и снаружи показался могучий Улькан. Был он раздет по пояс, был он стремителен, но плавен в движениях. И был он удивлен, но не выглядел ни испуганным, ни раздосадованным. Руолю отчего-то было неприятно смотреть на него.
-Ок! - воскликнул Улькан. - Это ты?
Руоль открыл было рот, но не нашел подходящих слов. Вообще никаких слов.
-А кто это с тобой? Кын? Вот так неожиданность!
Своей широкой грудью Улькан закрывал вход в торох, никому не угрожая, без оружия, одетый в одни штаны из тонко выделанных шкур, но было ясно, что мимо него никто не пройдет, пока он сам не позволит. Это вызывало невольное уважение, и Руолю с грустью подумалось, что с Ульканом так всегда-можно его принимать или нет, но не восхищаться им нельзя. Ну и зависть, конечно же, она тоже никуда не денется.
Но опять же, Улькан совсем не казался встревоженным, и в углах его губ как будто таился намек на понимающую улыбку. Он их не ждал, совсем не ждал, но словно бы и против ничего не имел. И Руолю вдруг на мгновение остро захотелось, чтобы Улькан в нем не разочаровался. Чтобы расстались они друзьями, какими считались прежде, до всего этого. Чтобы вот сейчас все как-нибудь да исправилось и опять стало хорошо, как он и обещал Унгу, сам в это почти не веря. Глупая какая-то мысль, недостижимая как нежные песни матери в уютном и теплом жилище, но она пришла, и она была такой настойчивой и щемящей, и в нее так хотелось поверить! И разве так уж трудно было в нее поверить?
-Я пришел…- сказал Руоль сдавленным голосом, - нам нужно поговорить.
-Я понимаю, - задумчиво произнес Улькан. - Но с чем ты пришел?
-Я не со злом. Мы плохо расстались… тогда.
Казалось, Улькан расцвел при этих словах, и на мужественном лице его засияла теперь уже открытая улыбка.
А Руоль внезапно подумал: Нёр. Она внутри и, должно быть, слышит каждое слово. Чего бы ни хотел он или Улькан, как бы ни стремились они сохранить мир меж собою, а только ее слова будут по-настоящему важны. Светлые духи, Дарительницы Судеб, почему все так запутано?
-Вижу, - нарушил молчание Улькан, - ты проделал долгий путь. Вижу, что ты побывал в моем становище. Удивительно, конечно, что Кын отправилась с тобой… но все же… Арад-би! Я рад тебя видеть. Рад видеть вас обоих. Хотя тебя, Кын, конечно же, не стоило отправлять в трудный путь. Дорогу мог показать и кто-нибудь другой.
А ведь все это время она жила у твоего очага, с непрошенной и несправедливой обидой подумал вдруг Руоль,
