-Я твоя. Навсегда, - прохрипела Нёр и, обессиленная, упала на колени. По сторонам от нее лежали Улькан и Унгу-невинные и слишком ужасные жертвы в этом темном действе. Позади-сиротливый торох, а за ним туши уликов с последней охоты Улькана.
Это случилось так или чуть иначе, - кто теперь скажет наверняка?
Через недолгое время Нёр подняла голову и снова посмотрела на Руоля, а глаза ее были на удивление ясными.
-Мне жаль тебя, - сказала она обычным и от этого еще больше пугающим голосом. - Бедняжка. Ты ведь совсем не этого хотел.
Она поднялась с колен, спокойная, как будто вернулась прежняя Нёр, и впервые за все время зябко поежилась.
-Сегодня я потеряла мужа. Духи предупреждали об этом. Потому что ты все еще ходишь по море. Мой отец навсегда потерял свою дочь. Великая шиманка Кыра теперь ждет меня. Скоро она уйдет, а Кырой буду я. Нёр уже нет. И ты, Руоль, ты потерял все.
Некоторое время она смотрела на Руоля с ожиданием, словно он мог ей что-либо ответить. Потом невесело усмехнулась.
-Мне нужно одеться. Раз уж ты оставил меня в живых.
И она скрылась в торохе, как ни в чем не бывало, оставив Руоля наедине с его ужасом и пустотой в сердце. Он смотрел на Улькана и Унгу и никак не мог заставить себя приблизиться к ним. В душе отчаянно хотелось упасть перед ними и кричать невыносимо долго и страшно, но злой холод сковал его, выстудил все надежды, которые были в нем, и он окончательно поверил, что проклят отныне и навсегда. И как он посмеет говорить с ними и просить у них прощения?
Унгу… какую же невыразимо горькую судьбу ей сплели Дарительницы судеб! Если бы не он… И ведь он даже не успел узнать ее настоящую, не успел заново привязаться к ней и в его мыслях она оставалась все такой же далекой и потерянной, к такому он привык, но сейчас от этого делалось вдвойне больней.
Это Нёр держала нож, но виноват во всем был только он, Руоль. Нёр была этим ножом, а Руоль той самой рукой, что нанесла удар.
Так он стоял, оцепенев, когда приоткрылся полог и снова появилась Нёр, или кем там она уже была. Одета как на праздник, с узорами на одежде и треухой шапке, под которую она убрала свои сияющие солнечным светом волосы. Улыбнулась ему.
-Почему ты еще не убежал? - спросила она.
Руоль не смотрел на нее, и Нёр проследила, куда направлен его взгляд.
-Кто она тебе? Почему несчастной Кын пришлось пострадать?
Казалось, Руоль не ответит, но все же он произнес тусклым, чьим-то чужим голосом.
-Ее звали Унгу. Ты о ней знаешь, я рассказывал. Моя сестра.
На секунду лицо Нёр изменилось, и вся глубоко ушедшая боль проявилась на нем, но потом оно снова стало равнодушным.
-Это… удивительно. Но я же сказала, что ты потерял все.
Она помолчала, стоя рядом со своим мертвым мужем, но как будто не замечая его. Наконец проговорила:
-Духи хотят, чтобы ты бежал. Я не знаю, почему. Многое еще от меня сокрыто. Но это все из-за тебя. Ты станешь изгоем, ты потеряешь даже мору. За тобой будут охотиться. Мой бывший отец сейчас в Сыле, и скоро новости придут туда. Люди во всем обвинят тебя. И разве они будут не правы?
-Правы, - прохрипел Руоль.
Над морой поднимался привычный для этого времени ветер, в котором ему послышались торжествующие голоса духов. Нёр согласно кивнула.
-Быть шиманом, это не дар, Руоль, - сказала она. - Не знаю, что ждет тебя, но, может быть, когда-нибудь ты и сам им станешь.
Руоль слышал ее слова, но не запоминал. Сейчас он целиком был поглощен огромным чувством вины и столь же бесконечной обидой. И над всем этим росло осознание того, что его, как и Нёр, больше нет. Он оторвался от моры, действительно жалкий и никчемный, от всего этого эджугена, в котором больше ему нет места. И что же ему делать теперь?
-О, я вижу ты все еще хочешь жить, - произнесла Нёр. - Ты не готов сдаться. Беги же, Руоль! Я позабочусь об… Унгу. И о моем муже.
И случилось так, что на исходе того короткого зимнего дня Руоль уехал прочь в темную ночь своей жизни.
Не было никаких последних горьких слов, слов обвинения или слов прощения. Не было никакого прощания. Они понимали, что судьба или духи подвели их к этой черте, и все, что было раньше, теперь не имело значения, а то, что ждало их, навсегда уводило их дороги далеко прочь друг от друга.
Руоль, впрочем, не надеялся, что его дорога будет долгой. Но он продолжал бежать, никак не мог остановиться, ругая себя за слабость и одновременно пытаясь изгнать из головы все мысли об Унгу, потому что его вина перед ней была столь огромной, что он бы не выдержал и сломался, если бы не закопал все это как можно глубже. Что до остального… в своей еще незрелой обиде Руоль считал, что имеет право злиться на весь эджуген и его несправедливость. И злость эта, вперемешку с чувством вины и слабодушной жалости к себе постоянно тлела в нем пока Лынта и Куюк несли его в беспросветную неизвестность.
Что ж, думал Руоль. Теперь я изгнанник! Я беглец! Ну и пусть! Никто не нужен! Один проживу!
-Остановись!
Этот крик мгновенно приморозил Руоля к месту. Совсем как тогда… совсем как тогда. Все, что было в нем, все, чем он стал, мигом схлынуло с него, и он опять сделался тем глупым юнцом с его слишком бурными и необузданными чувствами, каким был в ту жестокую зиму, в тот ужасный день. Он и сам был готов распахнуться, был готов рассказать все Аке Аке, но без лишних чувств, а сейчас они обнажились. И как же далеко, оказывается, они были спрятаны! Ведь он уже рассказывал эту историю и, самое главное, он ее помнил, но ни разу не испытал такую всепоглощающую боль, которая вдруг пронзила его. Похоже, он обманывался в том, что ничего от себя не скрывает. Он же отстранился от себя прошлого, думал о себе, как о ком-то почти постороннем. Может, он действительно был другим тогда, и его чувства, мысли и поступки теперь были не слишком понятны, но иногда пропасть, разделяющая прошлое и будущее, вдруг исчезает. Это может быть случайный запах, воспоминание, какая-нибудь игра света, тронувшая что-то в глубине души. Это может быть голос. И стоило ли удивляться тому,
