Вот разомлевший Руоль с мечтательным взглядом, устремленным к огню очага, и маленькая, притихшая Унгу положила голову ему на плечо. А там. На другой шкуре, подперев голову руками, лежит на животе Саин. А кто вон там, рядом с Саином? Могучий, непобедимый и родной, добрый… старший брат Стах. Похожий, наверное, на Кыртака, только моложе. Опора и гордость, любимый и любящий.
А здесь, по другую сторону-отец, несгибаемый Урдах. А в самом центре, у очага, всегда у очага-мама. Глаза Айгу чуть прикрыты, и ее голос плавно течет, разносится в тишине. Все внимание семьи устремлено сейчас к ней, к чарующим звукам ее голоса.
Ночь, зима, мороз за шкурами стен, маленький очаг и колышущийся смирный огонь, и вьется вокруг всего этого неземная, чистая песня. Айгу поет, и Руоль завороженно слушает, уносясь воображением далеко-далеко…
И другой Руоль, стоящий сейчас на эджевом поле на виду у всех, стал вслушиваться в эти звуки, в слова чудесной песни. Нежный голос матери заполнил все, и все перестало быть важным, кроме него; он повлек Руоля за собой, слился с ним, и открыл ему ослепительную истину.
Когда-то, давным-давно, во времена, укрытые безбрежными льдами, занесенные вечными снегами, не было ничего, и не на что, да и некому было смотреть. Не было ни богов, ни духов, не было прародителя Хота.
А потом появились темнота и стужа, порожденные тоской и одиночеством бескрайней пустоты. Это была печаль, и из нее рождался мир.
Темнота породила стужу, а стужа породила лед. Долгое время лед кружился и падал, а потом стал холодными и темными звездами.
И вот оказалось, что пустота уже не пуста, и там, где раньше не было ничего, мелькнул проблеск радости-холодный небесный огонь, колышущийся покровом во тьме.
И огонь зажег звезды, и они стали гореть и жить, но так и остались холодными. Но они были светом во тьме и поэтому породили богов и духов.
А некоторые из них, паря в вечном холоде, пожелали тепла.
И загорелся теплотворящий лик солнца, а Небесный Дедушка сотворил эджуген.
И поначалу этот мир был другим, в нем всегда было тепло и радостно. Жил тогда в эджугене некий народ, не луорветаны. Он был неспокойным. Многие духи тогда, как и сейчас, тоже были неспокойными, и жили они так, что и сами не знали, чего хотели.
Так случилось, что все вместе накликали они Великую зиму. Холод сковал эджуген, и ушло из него тепло.
Народа не стало, а неспокойные духи остались, но испугались, поняв, что за вернувшимся холодом может и все остальное повернуться вспять. Исчезнет эджуген, не станет духов, погаснут звезды, уйдет весь свет из тьмы, а потом опять наступит ничто.
Обратились духи к опечалившемуся Небесному Дедушке, попросили прощения и помощи. И Небесный Дедушка сказал, что не вернет тепло в эджуген, ибо не видит радости, разве что все боги и духи объединятся для этой великой цели.
Уже тогда многие духи были недружны, однако, боясь уходить обратно в ничто, они объединились, и Небесный Дедушка порадовался, но видел он и то, что единство это вынужденное.
И не стал он делать так, чтобы тепло вернулось повсюду и насовсем. А сделал он так, чтобы всегда было напоминание о Вечном холоде. Вот почему на севере никогда не тает снег, а тепло приходит только в мору, да и то на короткое время. Чтобы всегда все помнили, до чего опасно разъединяться. И, как напоминание о бесконечной стуже, далеко в северных льдах появился Белый Зверь.
Однако Зверь не хотел быть напоминанием, а хотел лишь одного-вечной зимы, ибо таким он был рожден. Радостно чувствовал он себя во льдах, сковавших эджуген.
И настолько же безрадостно чувствовал себя в них Хот-прародитель, Хот-изначальный орон.
Он тоже родился во льдах, ибо был частицей тепла, которая не истребима до конца даже в вечной стуже. И, скитаясь во льдах, Хот искал тепло, с которым мог бы соединиться. Так и должно было быть.
А Белый Зверь почувствовал Хота и погнался за ним с великим гневом. Так тоже должно было быть.
Во льдах Хот был слаб, а Зверь силен. Хот бежал, долго бежал и вдруг увидел мору, в которую уже вернулось тепло.
Возрадовавшись, Хот оживил землю, породив оронов-уликов, а потом-луорветанов- ороньих людей.
А Белый зверь, дыша вечным холодом, ворвался следом в благодатную и юную мору. Так был установлен новый высший порядок.
Каждую зиму сражается Хот с Белым Зверем и изгоняет его. И в этой борьбе люди должны помогать своему создателю, всегда помнить о том, что однажды, если не будут они такими, какими должны быть, стужа победит, а луорветаны станут еще одним исчезнувшим народом.
Но если будут они-все сообща-стремиться к теплу и свету, может случиться так, что Белый Зверь окажется побежден насовсем, а Небесный Дедушка возрадуется, и тепло вернется повсюду и навсегда.
Связные, исполненные смысла картины мироздания проносились перед взором Руоля. Все, что было впитано им и известно с детства. Настоящие мастера, Руоль знал, могут очень долго петь-рассказывать о сотворении эджугена и небес, неимоверно цветисто и сложно. Картина, зримая сейчас Руолем была куда более простой, быть может, даже невзрачной, но для него она была полна особенного очарования. Так это видела Айгу-его мама, так он видел это сам, и все было полностью созвучно с ним, с его ушедшим детством, с тем, каким он был и поныне, соединяя прошлое, настоящее и будущее. Простая песнь, но из самых глубин сердца-живая и чистая.
И постепенно, сначала робко, а потом все уверенней, голос Руоля, стоящего на эджевом поле, вплелся в тихий голос его матери, полетел вместе с ним…
Зрители продолжали галдеть, но вдруг обратили внимание, что первый участник уже вовсю поет. Мгновенно все смолкло, лишь голос Руоля звучал все сильней и торжественней. Он пел о сотворении эджугена-таково было его традиционное вступление к сказу. Зрители, завороженные искренностью и живостью его голоса, прониклись силой, звучащей в простых, но могучих словах Руоля. Один за одним они окунались, уносились взором в те суровые красоты, что рисовал им сейчас сказитель. Даже взгляд Аки Аки стал не по-обычному рассеянным, а истинный певец Аквем подался вперед на своем месте.
Руоль пел. От вступления он плавно перешел к основной части. Не о героических деяниях всем известных богатырей вел он свой рассказ. Но простая и чистая песнь его лучилась и дышала своей героикой. Он пел об обычных людях, его сказ был из малоизвестных.
Вот бедствующие луорветаны замерзают в своих темных жилищах, но открывается им горящий камень, и учатся они обращаться с огнем и с
