Вот луорветаны и ороны учатся жить вместе, проявляя друг к другу любовь и заботу.
Тепло сменяется суровыми зимами, но после долгой борьбы возвращается вновь. Луорветаны учатся ловить рыбу и заготавливать ее впрок. Им открывается, что иные травы полезны, открываются разные премудрости эджугена. Они постигают секреты удачной охоты. Они бродят по море со стадами-суамами- домашних олья.
Они учатся понимать, все, что лежит вокруг них.
Луорветаны поют, празднуют в светлые дни, веселятся, выражая радость жизни, делают украшения. Они живут в бескрайней, поразительно красивой море, которая принадлежит им и их братьям-оронам, а они всецело принадлежат ей. И живя, они воспевают жизнь и эти бесконечные, пронзительные, свободные просторы, что являются их домом.
Руоль пел, и множество персонажей проходили сквозь него, меняя его лицо и голос. Луорветаны слушали, затаив дыхание. Земля и небо слились воедино; смотрело и улыбалось солнце, прислушалась величественная река Ороху, тянущаяся к горизонтам, и легкий ветер приостановил свой озорной полет и теперь внимал словам, вбирая их и, время от времени, тихо вздыхая.
Песнь Руоля становилась то грустной, то веселой, то размеренной, то неспокойной, а под конец вновь исполнилась гордости и торжественности.
Луорветаны смотрят в будущее. Они идут вперед с открытыми лицами, и они не одни. Они приветствуют и благодарят тех, кто вместе с ними на этом пути. Благодарят землю, что носит их, и небо, под которым они живут.
Главное, никогда не терять свое собственное внутреннее тепло, и тогда все вместе они придут к общему теплу, которое их ждет. И вот они живут, как завещали предки, и жизнь их полна подлинного смысла и величия.
Голос Руоля смолк, но его отзвуки все еще владели атмосферой, воображением, настроением, мечтами и порывами. Казалось, за время песни зрители стали единым целым, и до сих пор еще не разомкнулись, связавшие их узы-миг грезы повис и длился. Тянулась зачарованная тишина.
Но вот луорветаны зашевелились; в их глазах светилось одобрение. Согретые теплом подлинной красоты, они улыбались и кивали друг другу. Песнь Руоля, конечно, не была великой и витиеватой, звучала несколько даже упрощенно, но она имела несомненное очарование, и зрители это оценили.
Ака Ака рассеянно улыбнулся и отхлебнул каыса. Глядя на Руоля, он покачал головой, продолжая все также улыбаться, и никто не смог бы сказать, что стоит за этой улыбкой.
Руоль не видел этого, он вообще ничего не видел: глаза его были закрыты. Он чувствовал себя опустошенным, и пустота пронизывала тоской. В ушах звенела тишина, лишь где-то в запредельной дали исчезал отзвук, последний отголосок потрескивания костра в очаге, унылого завывания хауса во тьме и тихого голоса матери.
Все это унеслось, отзвучало, и Руоль остался один. Он открыл глаза и отошел в сторону, не обратив внимания на одобрительные выкрики из толпы, сел и поник головой, глядя в землю. Рукой принялся перебирать мелкие камешки, рассеянно, как в скуке. Странно, он ни о чем не думал сейчас. Тишина посреди прошлого и будущего.
Ака Ака неопределенно хмыкнул и чуть склонился к сказителю Аквему. Тот сидел неподвижно и имел задумчивый вид.
-Уважаемый, Аквем, - произнес князец, - что скажешь?
Сказитель чуть ли не вздрогнул, оторвавшись от каких-то своих мыслей.
-Я… удивлен.
-Мм-м?
-Велика мора, - собравшись с мыслями, по привычке, чуть нараспев, хорошо поставленным голосом проговорил Аквем, - много я странствовал, но до сих пор не перестаю удивляться.
Ака Ака внимательно слушал или делал вид, по-прежнему чему-то улыбаясь.
-Великая мудрость живет среди людей, - на мгновение певец смолк, как будто у него перехватило горло. - Я… запомню эту песню.
-О, - сказал Ака Ака, - мне ясно.
Он громко хлопнул в ладоши и вдруг объявил самолично, во всеуслышание:
-Наш дорогой сказитель, уважаемый Аквем, сказал свое слово! Он доволен!
Аквем поднялся со своего места и слегка склонился в знак согласия. Зрители грянули восторженным гулом.
Шиман Оллон, находясь чуть позади князца, весьма удивленно посмотрел на того. Как это так? Ака Ака лично назвал Руоля победителем? Он забылся? Шиман нахмурился. Он никогда не мог понять Аку Аку до конца, не мог постигнуть его мысли и поведение, и знал об этом. Порой казалось, что все в нем так просто, но Ака Ака не был бы собой, если бы на самом деле был так прост.
Тем временем состязание продолжилось. Руоль все также сидел в сторонке на берегу реки и перебирал гальку. Выступления двух других участников он попросту пропустил мимо ушей, лишь где-то на заднем плане отметилось, что исполняли они неплохо. Оба посягнули на фрагменты огромных героических сказаний и, в общем, произвели хорошее впечатление, но все еще помнили и до сих пор остро переживали выступление Руоля. Аквем скромно благодарил участников.
Из двух следующих участников один оказался весьма умел, но не более того и, по мнению многих, не смог выделиться чем-нибудь личным, таким, что запомнилось бы и взяло за сердце. А другой и вовсе почти опозорился-он запинался, отшучивался, кривлялся и кое-как домучил свою песню. Но зато зрителей неожиданно повеселил, и провожали его скорее одобрительно.
И лишь когда начал петь Улькан, снова оказавшийся последним, Руоль прекратил перебрасывать камешки, повернул голову и даже вытянул шею. Улькан, расставив ноги и воздев руки, незыблемо стоял на земле, словно в центре всего мироздания, под глубоким сияющим небом. Несколько белых, с розовыми прожилками, птиц хоп кружились над ним в вышине, время от времени издавая хриплые отрывистые выкрики. Голова Улькана была вдохновенно запрокинута к небу, голос лился из него-неземной, дивный голос. Это настолько зачаровывало, что никто, даже если бы пожелал, не смог бы отвести взгляд. Казалось, Улькан действительно стал центром эджугена в эти мгновения, стержнем между землей и небом, которые струятся сквозь него, сливаясь воедино. Все видели, что сейчас творится великое чудо.
Улькан пел, и в белом огне возникал эджуген. Улькан прыгал в сторону, делая воинственные движения, и великие герои древности летели в битвы вместе с ним, обуздывая враждебный мир… Руоль слышал раньше, как поют истинные мастера, слышал великого неподражаемого Аквема, который сидел сейчас с несколько удивленным и торжественным видом, и вот Руоль подумал, что Улькан почти не уступает настоящим сказителям. А это, даже несмотря на почти, значило очень и очень много. Ведь Улькан все-таки не был, да и не должен быть, подлинным сказителем, но, к удивлению, встал вровень с ними.
И показалось Руолю, что Улькан — это не человек, а какой-то дух, может быть, герой древности, чудесным образом сошедший из слов сказания, которое сам же и пел. Во всем Улькан лучший.
