Мои отношения с Ароном до сих пор не восстановлены. Но однажды утром он загоняет меня в угол в прихожей.
– Кузина. Я так понимаю, ты не полетишь сегодня днем?
– Нет. – Я чувствую, как будто я должна придумать оправдание. – Люсьен думает, что позже может начаться гроза.
– Значит, Руквуд теперь эксперт по погоде? – Он выгибает бровь. – Я и понятия не имел, что он настолько талантлив. Мое предположение основывалось на отсутствии лорда Зигфрида – я скорее предполагал, что твой внезапный всплеск интереса к полетам был больше связан с его привлекательностью, чем с прелестью полета. Но я полагаю, что грозы могут тебя вспугнуть.
Я вздыхаю и скрещиваю руки на груди.
– Арон, у тебя есть реальная причина говорить со мной или ты просто хочешь оскорбить меня? Потому что, если последнее, у меня действительно нет времени, – он все еще ухмыляется. – Прости, что я забыла покататься с тобой, но тебе не кажется, что ты уже достаточно наказал меня? Если пытаешься причинить мне боль, то тебе это удалось. – Я пытаюсь уйти. Но Арон зовет меня.
– Кузина…
– Что?
– Прокатись со мной сегодня после обеда.
– Значит, ты сможешь целый час рассказывать мне, какой будет моя жизнь, когда я выйду замуж за Патруса, и как он собирается… – Я замолкаю, даже мысль о Патрусе вызывает у меня отвращение. – Не думаю, что смогу. Кроме того, у меня есть работа. Виржиния из Ланкорфиса хочет посоветоваться со мной по поводу еще одного ходатайства о расширении доли для бескрылых. Теперь я могу идти?
– Просто… послушай меня на минутку. – Арон смотрит на пустой рукав своей туники и начинает теребить свободную нитку. – Я думал… я думал, что ты такая же, как я. Я думал, что, что бы ты ни утверждала, наконец-то при дворе есть кто-то еще, кто не умеет летать, кто-то, кто поймет, что я чувствую. А потом, когда я увидел тебя с Зигфридом, в то утро… – Он сглатывает и переводит дыхание. – Это меня разозлило, слишком разозлило, чтобы я мог ясно мыслить. Извини. Мне жаль, что я причинил тебе столько неудобств.
Я прикусываю губу. Часть меня хочет сказать ему правду: я такая же, как ты. Мое выздоровление – ложь: я все еще не могу трансформироваться, и в итоге я дала Зигфриду больше власти над собой, чем вообще могла себе представить.
– Я понимаю, Арон. – Он не поднимает глаз, и я касаюсь его руки. – Во сколько ты хочешь пойти?
– В восьмом часу? – Он вдруг улыбается, и на этот раз я вижу в нем мальчика, человека, которым он мог бы стать, если бы не его ужасный отец, и то, как его будущее и мечты были вырваны у него. – До того, как объявятся грозы Руквуда.
Несмотря на извинения Арона, я не особенно рада нашей поездке. Но мой кузен ведет себя как нельзя лучше. Он не упоминает ни о Патрусе, ни о Зигфриде и приберегает большую часть своего сарказма для королевы, которую он обвиняет – насколько я могу судить, только из-за своей неприязни, – в том, что она каким-то образом способствовала болезни его отца. Когда я говорю, что мне жаль ее, что у нее, возможно, не было выбора в принятии предложения его отца, он усмехается и отмахивается от моих слов. Но при этом сохраняет хорошее настроение и приглашает меня отобедать с ним и его сестрой.
Если не считать нескольких раз, когда я ужинала с Летией, это был самый непринужденный ужин с момента нашего прибытия в Цитадель. Арон, похоже, старается быть менее язвительным и не тратить все свое время на придирки к людям. В присутствии брата Одетта не упоминает ни о Зигфриде, ни о свадьбе, и она удивительно остроумна. Вдали от моего дяди и гнетущей формальности придворных банкетов мои кузены более расслаблены, более спокойны, чем я когда-либо видела их.
Когда проходят дни, а мой дядя все не поправляется, хотя его врач часто предсказывает, что Его Величество вернется к своим обязанностям на следующий день или, самое позднее, послезавтра, мы приступаем к рутинной работе. В те дни, когда я ужинаю с Летией, я езжу верхом с Ароном. А в те дни, когда я езжу с Летией, я ужинаю с кузенами. Единственный человек, с которым я почти не встречаюсь, – это Люсьен. Освобожденный от необходимости сопровождать меня на официальные придворные мероприятия, он, судя по тому, что сказала мне Летия, большую часть времени проводит в одиночестве. Однажды днем, после того, как письмо для него было по ошибке включено в мою почту, я решаю использовать этот случай в качестве предлога и отправиться на его поиски.
Несмотря на дар Летии собирать сплетни, я немного удивляюсь, обнаружив, что он действительно находится в своей комнате, когда я стучу. Он открывает дверь, и его глаза расширяются.
– Ваша Светлость. Что случилось?
– Ничего. У меня есть для вас письмо, вот и все, – я протягиваю ему конверт, и он стоит, уставившись на него, как будто там может быть какое-то невидимое послание, которое станет ясным, если он будет смотреть на него достаточно долго. – Оно было доставлено мне по ошибке.
– О. Я вижу.
Теперь он смотрит на меня, и я замечаю, что его глаза покраснели, как будто он очень устал или плакал.
– Можно мне войти?
Он молча открывает дверь шире и отходит в сторону.
В его комнате полный беспорядок. Она меньше моей и служит одновременно спальней и гостиной. Постель застелена – об этом, скорее всего, позаботился слуга, – но на полу разбросаны бумаги, кипы романов и тетрадей, повсюду валяются свитки.
Я оглядываюсь, пытаясь найти место, где можно присесть.
– О, позвольте мне передвинуть их, – он хватает стопку книг со стула, ищет свободное место, чтобы положить их, и добавляет их в другую стопку. Вся эта постройка опасно шатается.
– Люсьен, пожалуйста, скажите мне, что вся эта работа не из-за того, что вы мой служащий. Несомненно, вам нужен помощник, или…
– Нет. Это не имеет никакого отношения к Атратису. Я имею в виду, кое-что из этого относится, но… – Он показывает на картину красивого квадратного дома, стоящего на камине. – Многое связано с Хэтчлендсом. У моей матери плохое здоровье, а мой младший брат занят учебой. Кто-то должен позаботиться о делах поместья.
Чувство вины заставляет меня поежиться. Почему лорд Ланселин приказал Люсьену явиться
