– Ваш отец… не осознает, какую ношу вы взвалили на себя.
Лицо Люсьена каменеет.
– Мой отец занимается только Мерлом и управлением доминионом. Это его приоритет. Так было всегда.
В его голосе слышится горечь, та самая горечь, которую я заметила, когда подслушала, как они с лордом Ланселином спорили в библиотеке несколько недель назад.
– Это моя вина. – Я смотрю на свои руки, на кольцо защитницы, с осуждением поблескивающее на моем указательном пальце; тяжелый золотой ободок вспыхивает над квадратом, с глубоко вырезанным внутри гербом дома Сигнуса Атратиса. – Когда умер мой отец, я не хотела брать власть в свои руки. Мне не хотелось тратить время на споры и переговоры о заключении договоров. Простите, Люсьен. Когда мы вернемся, я постараюсь, я…
– Это не из-за вас, миледи. Из того, что я узнал, верность моего отца была установлена задолго до вашего рождения. До того, как мы оба родились. Когда он и ваш отец были молоды… – Он пожимает плечами и толкает свиток носком ботинка. – Наверное, ему не следовало жениться, но он женился. Он любит мою мать, но никогда не любил ее так сильно, как вашего отца.
Все эти годы, что я росла там, и все годы, что лорд Ланселин жил в Мерле, а не в собственном доме… я понятия ни о чем не имела. Знал ли мой отец, что чувствует Ланселин? Было ли ему не все равно?
– Простите, – повторяю я, потому что не могу придумать, что еще сказать. Пока не слышу урчание в животе Люсьена. – Приходите сегодня вечером ужинать со мной, Ароном и Одеттой. Мы сидим вместе в комнате Арона.
– Нет. Арон меня недолюбливает. Это было бы весьма неловко. И, кроме того, меня не приглашали.
– Я вас приглашаю.
– Но еда подается не в ваших комнатах, – его челюсти сжаты, я вижу, что он будет упрямиться.
– Хорошо. Тогда я достану вам приглашение.
Он качает головой:
– Ваша Светлость.
Я грожу ему пальцем:
– Я категорически запрещаю вам пропадать.
Я посылаю Летию сначала проверить конюшни (конюхи не любят, когда дворяне появляются без предупреждения и пугают лошадей). Она возвращается с вестью, что Арон вернулся с прогулки около часа назад – он должен быть где-то во дворце. Я брожу из комнаты в комнату, иду через сад и в конце концов нахожу его в храме. Я немного удивлена: сегодня не День красных угольков, а Арон никогда не казался мне особенно религиозным. Он стоит в большом пустом зале, который является ядром храма, и смотрит на изображение на потолке: Творец в виде Жар-птицы, вылетающей из центра звезды.
– Красиво, не так ли? – Он показывает на сверкающую мозаику, из которой выложена картина. – Как родился мир в огне, так в нем и сгорит.
Я узнаю в его словах цитату из литании[4], хотя и не могу вспомнить, какой именно.
– Это прекрасно. Хотя я не уверена, что хочу закончить в пламени, – тень безымянного человека, сожженного Патрусом, беспокойно шевелится в глубине моего сознания, смешиваясь с огнем и дымом последнего полета моего отца. – У меня к тебе просьба, кузен.
Он приподнимает брови, выжидая.
– Могу я пригласить Люсьена поужинать с нами сегодня вечером?
На лице Арона мелькает выражение отвращения.
– И это все? Я думал, ты собираешься спросить меня о чем-то стоящем.
– Например?
– Например, убью ли я ради тебя Патруса? Я бы определенно согласился, кстати. Может, я и не умею летать, но меч в моей руке точно имеет силу. Достаточную, чтобы рассечь его вялую плоть.
– Ну… я буду иметь это в виду. Но как насчет Люсьена? Я знаю, что он тебе не очень приятен…
– Ошибаешься, кузина. Я терпеть его не могу.
В его голосе столько обиды, что я на время замолкаю.
Арон закатывает глаза:
– Полагаю, ты можешь привести его. Если это необходимо.
– Спасибо. Сейчас он выглядит таким грустным. Я думаю, что его мать нездорова, и…
– Избавь меня от жалких подробностей. Я ведь сказал «да», не так ли?
Я делаю глубокий реверанс, что заставляет его улыбнуться.
– Тогда до вечера, Ваше Высочество, – я возвращаюсь к главному входу, но, выходя из храма, оборачиваюсь: Арон снова уставился в потолок.
Люсьен прибрался, пока меня не было; книги и бумаги все еще там, но свалены в кучу в углу комнаты.
– Хорошие новости, милорд: теперь вы официально приглашены на ужин. – Он не выглядит особо довольным. – Вы можете проводить меня в покои принца в двенадцатом часу.
Он склоняет голову.
– Конечно, Ваша Светлость. Мое единственное желание – служить.
Я сдерживаю саркастический комментарий, который срывается с моих губ. Тем не менее в течение последующих часов я не могу не волноваться, что принуждение Люсьена и моего кузена находиться вместе может закончиться катастрофой. Мы с Летией проводим весь день вместе, но в конце концов ей надоедает мое хождение по комнате, и она говорит, что я должна сделать что-то полезное. Вспомнив о своем обещании Люсьену, я поворачиваюсь к стопкам почты, лежащим на моем столе. Ответы на письма или заметки, которые требуют дальнейшего рассмотрения, заставляют меня сосредоточиться. Двенадцатый час наступает быстрее, чем я ожидала.
Наша трапеза начинается не очень хорошо. Арон в своем худшем язвительном настроении, а Люсьен находит убежище в односложном поведении истукана. Бремя ведения светской беседы ложится на нас с Одеттой, и поначалу мы изо всех сил стараемся. После обсуждения погоды, болезни короля и сообщений о возможной войне между Фрайанландией и Селонией, двумя нашими ближайшими соседями, воцаряется молчание. Отчаявшись, я уже готова приступить к последним новостям, полученным от лорда Ланселина, – к разработке нового стального пера железным мастером в Атратисе, – когда Одетта поворачивается к Люсьену:
– Вы помните тот случай, когда вы с Ароном украли форму темных стражников и бочонок ледяного вина?
Люсьен отшатывается, краснеет, смеется.
– Я едва ли могу забыть. Это было всего четыре года назад.
– Пять, – комментирует Арон. – Нам обоим было по четырнадцать лет.
– Совершенно верно, – Люсьен хмуро смотрит в окно. – Но что мы собирались делать с вином? У нас действительно был план?
– Мы собирались напоить отца Зигфрида, а потом заставить его сказать что-нибудь нескромное, затем переодеться стражниками и сделать вид, что арестовываем его за измену.
Арон и Люсьен когда-то были друзьями? Мое удивление быстро сменяется любопытством. Но я не хочу срывать этот разговор.
– И вы решили, что это будет забавно? – спрашиваю я, взглянув на Одетту.
Она пожимает плечами.
– Он это заслужил, – отвечает Люсьен. – Аурик из Олориса – один из самых неприятных людей, которых я когда-либо встречал. О его поведении всегда ходили слухи, – он наклоняется ближе к Арону. – Ты помнишь?
– Действительно. Эта семья издавна славилась своей склонностью к насилию. Поговаривали, что они вырезали языки своим бескрылым слугам, чтобы те не могли повторить то, что слышали. Хотя это, конечно, только слухи.
Я думаю о
