подобрать сравнение к этой работе. Убежден, что это не преувеличение: никогда и нигде природа так не испытывала человека на прочность.
Шли ночью, - вспоминал Зимин, - а днем, когда температура градусов на пять-шесть выше, останавливались чтобы немного передохнуть и 'в тепле' запустить моторы. Если бы не твои бочки, Тимофеич, не сдвинулись бы с места: наше топливо мотор не брал... На сто восемьдесят пятом километре Антарктида подкинула нам еще один подарочек: засвистел ветер. Выйдешь из кабины режет, как бритвой, а выйти пришлось всем: стихийное бедствие! Выхлопная труба одного тягача перегрелась, порывом ветра подхватило искры и сыпануло на балок. Тот вспыхнул, а внутри - баллоны с газом. Ребята рвались спасать имущество, но я не разрешил: в любое мгновение балок мог взлететь в воздух. Лишились мы радиостанции и почти всех запасных частей, сгорели и личные вещи. К счастью, успели сбросить с крыши балка ящики и мешки с продовольствием, да и тягач отвели в сторону.
- Зато каким фейерверком полюбовались! - улыбнулся механик-водитель Юрий Копылов.
- Взорвался ящик с ракетами и бак с соляркой, - разъяснил Виктор Сахаров. - Зрелище как в День Победы! А горящий соляр разлетался, словно пущенный из огнемета.
- Жаль, кинокамера в балке сгорела, - вздохнул Ненахов. - Какие бесценные кадры пропали для мирового киноискусства - салют в Антарктиде в честь Восьмого марта!
- Ну, положим, тогда это зрелище вызывало другие эмоции, - заметил Зимин. - Однако через восемнадцать дней добрались до Комсомольской - как раз твоего горючего, Тимофеич, хватило. Здесь у нас было запасено еще двадцать девять бочек. Поползли дальше. Люди, те держались, а вот техника начала сдавать. Тягачи у нас отличные, все иностранные полярники завидуют, но морозто лютый! Не вам, восточникам, рассказывать, что при таком космическом холоде металл становится хрупким, как стекло. Стальные водила не выдерживали груза пустых саней - лопались, с гусениц летели пальцы, разрывались маслопроводы, выходили из строя фрикционы. А каково при минус семидесяти лежать на снегу под мотором? Все поморозились - руки, лица потрескались, покрылись корками. В рукавицах с металлом не очень-то поработаешь, а голые ладони отрывали от стали без кожи... Ребятки, не забудете про наши ремонты в том походе?
- Не забудем, папа, - заверил Виктор Сахаров. - Особенно как главные фрикционы перебирали. Попробуй просунь под тягач тяжеловеса Саньку Ненахова! Лез всегда наш Илья Муромец в миниатюре - Васек Соболев.
- Васек раздевался до кожаной куртки, - припомнил штурман поезда Николай Морозов, - и перебирал фрикцион. 'Хватит, Васек, погрейся!' кричат ему, а он: 'Разогреешься - потом быстрее замерзнешь!' И часами работал, пока не заканчивал ремонт. В одной куртке работал, в то время как мы вообще одежду не снимали, даже на камбузе!
- Мы называли свой камбуз 'Ресторан 'Сосулька', - улыбнулся Ненахов. - Интересно, что бы сказал санитарный врач, если бы увидел Колю Дыняка не в белом халате, а в шубе и меховых рукавицах? Бывало, сунешь ложку в рот - и стараешься отодрать без крови.
Да, металл стал хрупким, как стекло. Но люди - твердыми, как железо. Они подшучивали над своими трудностями, им и в голову не приходило, что перенесенного ими в этом походе не испытал ни один человек на Земле. Потом мне рассказывали, что на этих чуть не вдвое похудевших ребятах живого места не осталось - так она были изранены чудовищными холодами, при которых доселе человек не работал. И никто из них не сдался, ни разу не пожаловался на смертельную усталость не только потому, что это было бессмысленно, но и потому, что пятидесятилетний Зимин, уставая больше всех, всем своим существом излучал непреклонную волю. И походники готовы были на любые муки, лишь бы не уронить себя в глазах папы Зимина! Они знали, что на фронте он много раз под огнем фашистов вытаскивал с поля боя подбитые танки - так неужели не доведет до Мирного искалеченные Антарктидой тягачи? Доведет!
- С грехом пополам дотянули до станции Восток-1, - продолжил Зимин. - Это уже, считайте, половина пути до Мирного, Но облегчения не почувствовали. Во-первых, вновь задул ветер до пятнадцати метров в секунду, а вовторых, запасенное в районе станции топливо оказалось прескверным - как мед засахаренный. Что делать? Бросать часть машин и на остальных рвануть в Мирный? Можно. Никто бы вас за это не осудил - кроме вас, восточников. Не будет в Мирном достаточного числа тягачей - сорвется следующий поход на Восток. Значит, пришлось бы закрывать станцию. Поэтому решили: до последней возможности тянуть машины к Мирному. Технологию разработали такую. Палками и лопатами черпали из бочек топливо, которое превратилось в киселеобразную массу, накладывали в ведра и доводили на кострах до жидкого состояния; потом насосами закачивали в бак и бежали заводить мотор, пока топливо не замерзло. И так - каждый день...
- А за двести пятьдесят километров до Мирного - пурга за пургой. Даже 'Харьковчанка' и та скрылась под снегом. Простояли дней десять, не высовывая носа, для многих эти дни были чуть ли не самыми тяжелыми. Только вышли снова замело. Последние сто километров шли вслепую, в сплошную пургу, пережидать уже не было ни сил, ни терпения. Машины теряли колею, приходилось выходить из кабин, ощупью искать след и выручать товарищей. Только у зоны трещин простояли до появления видимости - ведь в глубине одной из них навеки покоится со своим трактором Анатолии Щеглов, наш товарищ, светлая ему память. Вот и все. Через два месяца, к Первому мая, доплелись на честном слове до Мирного - прокопченные, обмороженные, грязные до невозможности. По сравнению с тогдашним нашим видом согодня мы как джентльмены, лорды перед королевским приемом!.. Отдохнули, подлечились и стали готовиться к новому походу...
На Востоке спиртное идет плохо - из-за кислородного голодания. Даже первосортный коньяк, от которого на Большой земле никто бы не отказался, в нашей каюткомпапии не пользовался столь заслуженным вниманием. Но сегодня выпили все, в том числе самые убежденные трезвенники. Понемножку, но все. Пили за походников, железных людей, никогда не покидающих друга в беде, за Тимофеича, за нерушимую полярную дружбу. А в заключение прозвучал такой тост:
- Есть два Евгения Зимина. Они не родственники и даже не знакомые просто тезки и однофамильцы. Один - симпатичный юноша, знаменитый на всю страну. Он превосходно играет в хоккей и о нем чуть ли не каждый день можно прочесть в газетах. Другой Евгений Зимин, бывший майор-танкист, закончивший войну с пятью боевыми орденами, прошел двадцать тысяч километров по Антарктиде - больше, чем любой другой полярник мира. Шесть раз он пересекал ледовый континент, ведя за своей флагманской 'Харьковчанкой' санно-гусеничные поезда. Этого Евгения Зимина, героя без Золотой Звезды на груди, знают лишь полярники и специалисты. Таь выпьем же за папу Зимина и за то, чтобы слава распределялась по праву!
И мы выпили. А потом долго сидели, до глубокой ночи, и 'бойцы вспоминали минувшие дни'.
Вот фамилии одиннадцати участников ставшего легендарным в Антарктиде санно-гусеничного похода в марте - апреле 1969 года: Зимин Евгений Александрович - начальник поезда, Копылов Юрий - инженер- механик, Ненахов Александр - механик-водитель, Сахаров Виктор - механик-водитель, Соболев Василий - механикводитель, Семенов Виктор - механик-водитель, Пальчиков Юрий - механик-водитель, Морозов Николай - штурман, Жомов Борис - радист, Дыняк Николай - повар, Борисов Анатолий - врач-хирург.
Впечатления последних дней
Нет такой книги, автор которой упустил бы случай сообщить читателю, что время летит быстро. Даже классики мировой литературы и те не отказывали себе в удовольствии констатировать эту суровую истину. Поэтому не стану оригинальничать и лишать свое повествование столь привычных для читателя слов: 'Не успел я оглянуться...'
Итак, не успел я оглянуться, как закончился январь. Время жить на Востоке кончилось, пришло время улетать. Так требовала программа: месяц на Востоке, месяц в Мирном и на 'Оби' вдоль Антарктиды, с высадкой на всех остальных советских полярных станциях. Американцы за нами так и не прилетели: видимо, забыли в сутолоке будней о своем обещании, и на Южный полюс я не попал, и свидетельства о поездке на тракторе вокруг земной оси не получил 'Полюсом больше, полюсом меньше...' - утешал меня Валерий Ельсиновский. И был по-своему прав, этот философ с мушкетерской бородкой: всего на свете не увидишь, а если увидишь, то не опишешь, а если опишешь, все равно тебе не поверят.
Впрочем, за последнюю неделю на меня обрушилось столько впечатлений, что о Южном полюсе и вспомнить было некогда.
В одно прекрасное утро Василий Семенович пригласил меня на монтаж домика. На своем полярном веку Сидоров соорудил на обоих полушариях десятки разных строений, и под его руководством работа шла быстро, без всяких задержек. Я уже рассказывал, как монтируют домик, и вряд ли стал бы вновь тащить читателя на стройплощадку, если бы не два обстоятельства
