– Что, сдурела?! – пугается Мишка.
– Ага. Сдурела. Сколько раз просила: «Мишенька, будь осторожней! Мишенька, будь осторожней…» – «Все в порядке, малыш, я все знаю. Не бойся, малыш!» Дотрахались…
Последнее слово Мишке не нравится, и он болезненно морщится.
– Чего ты рожу кривишь? Назови иначе, – советует ему Настя.
– Да погоди ты, Настя… А ты уверена, что ты… это…
– В том, что я беременна?
– Да.
– Беременна, беременна. Не боись, «малыш», – усмехается Настя.
– А ты уверена, что это… от меня?
Настя смотрит на него в упор немигающими бабушкиными глазами. Рука нашаривает за собой грязный тарный ящик.
Взмах!.. И ящик с жутким треском разлетается на голове у Мишки.
Мишка падает. Сверху на него сыплется еще несколько ящиков.
– Засранец! – Краем куртки Настя вытирает испачканные руки.
– Настя! – доносится голос Клавы. – Открываемся!..
– Иду, тетя Клава! – И Настя уходит, даже не оглянувшись.
На экране японского телевизора «Панасоник» в любовном томлении движутся обнаженные тела двух женщин. Струится обволакивающая мелодия из фильма «Эммануэль».
И тут же гортанный голос:
– Слушай, зачем они это делают – женщина с женщиной? Зачем мужчину не приглашают? Странно, да?
А в ответ пьяненький голос Евгения Анатольевича:
– Очень, очень странно. И ведь сначала сами приглашают, а потом…
В двухместном стандартно-неуютном номере гостиницы «Турист» сидят Евгений Анатольевич в пижаме и тапочках и огромный толстый туркмен в ярких «адидасовских» штанах, сетчатой майке-полурукавке и роскошной каракулевой шапке.
На фирменных упаковочных коробках стоит телевизор «Панасоник» и «Панасоник»-видеомагнитофон. На подоконнике – стопка пестрых кассет.
На столе – чудовищных размеров дыня и две водочные бутылки. Одна пустая, вторая – наполовину опорожненная. Два стакана и туркменский нож с тонкой ручкой.
– Дорогой, клянусь как брату! Мне эти десять тысяч – тьфу! – Толстый туркмен показывает на телевизор и видеомагнитофон. – Не жалко! Мне нашу страну жалко! Дыню кушай, пожалуйста…
– При чем здесь желто-синие цветочки?., – недоумевает Евгений Анатольевич. – Что же, я не могу себе другие трусы купить?
– Мы все можем купить! – Туркмен выпивает полстакана водки. – Будь здоров, дорогой! Почему мы сами так делать не можем? Карту мира видел? Что такое Япония по сравнению с нами? Ничего! Плакать хочется!
– Да, – говорит Евгений Анатольевич, и глаза его увлажняются. – Очень хочется плакать… – Он тоже выпивает полстакана.
– Дыню кушай, – говорит туркмен. – Зачем Япония может так делать, а мы нет? Вот что обидно!
– Ужасно обидно… Ну просто ужасно! – Евгений Анатольевич деликатно отрезает маленький кусочек дыни. – Мне еще никто никогда так не нравился…
– Мне тоже нравится, слушай! Но если бы наши смогли тоже так сделать – я бы двадцать тысяч заплатил! Мамой клянусь!
– И маму я бы ее забрал. Какая разница, где лежать, в Москве или…
– Только в Москве! Всю Среднюю Азию объедешь – не купишь. Все везем из Москвы, – решительно говорит туркмен и разливает остатки водки по стаканам. – Будь здоров, дорогой! Дыню кушай…
– Ваше здоровье. – Евгений Анатольевич выпивает. Его передергивает от тоски и отвращения.
Он с трудом встает из-за стола и подходит к телефону.
– Вагиф Ильясович, не откажите в любезности, сделайте чуть потише. Я должен ей позвонить. Если я сейчас не услышу ее голос – я умру.
Ты дыню кушай, дорогой! Дыню кушай. У нас старики на дынях до ста двадцати лет живут и еще детей могут сделать, – торжественно говорит туркмен и выключает телевизор. – А я пока назад перемотаю. Все- таки интересно, как это можно – женщина с женщиной?!
Настя валяется на диване с журналом «Здоровье», а Нина Елизаровна, поставив швейную машинку на обеденный стол, латает старыми простынями пододеяльники и наволочки.
Дверь в маленькую комнату открыта, и Бабушка со своего лежбища тревожно прислушивается к тому, как на экране старенького черно-белого телевизора Валентин Зорин ласково сопротивляется двум американским сенаторам.
