Шумит вода в ванной, доносятся до кухни всхлипы, какое-то неясное бормотание. Настя осторожно прикрывает ногой застекленную дверь кухни и говорит с преувеличенной экзальтацией:
– Обожаю «Чинзано»! Италия… Напиток богов! Правда, сейчас, когда я готовлюсь стать матерью…
– Как? – улыбается Евгений Анатольевич.
– Я говорю, приходится ограничивать себя перед родами.
– А-а! – Евгений Анатольевич весело смеется и тут же включается в игру: – И когда же это должно произойти?
– Месяцев через семь, через семь с половиной… Шум воды прекращается, и слышен голос Нины Елизаровны:
– Настюша, у нас кто-нибудь есть?
– Все нормально, мамуля! Только свои.
– Иди, Лидочка, одевайся, я пол подотру, – слышится голос Нины Елизаровны.
Дверь ванной распахивается, и оттуда с мокрой головой, почти голая, выходит зареванная Лида.
Увидев незнакомого мужчину в фартуке с оборочками, Лида взвизгивает, прикрывает грудь руками и скрывается в комнате с криком:
– Идиотка малолетняя!!!
Настя спокойно приканчивает рюмку с «Чинзано» и спрашивает у смущенного и растерянного Евгения Анатольевича:
– Как по-вашему, Евгений Анатольевич, Бермудский треугольник действительно существует или это так – трепотня, чушь собачья?..
Намазанные, приодетые и причесанные Нина Елизаровна, Лида и Настя, а также Евгений Анатольевич, в фартуке с оборочками, заканчивают накрывать праздничный стол в большой комнате.
– Ты почему в джинсах? – шипит Нина Елизаровна на Настю.
– Мне так удобнее, мам. Евгений Анатольевич, будьте добры, принесите, пожалуйста, блюдо с языком. Оно в кухне на подоконнике.
– Один момент! – И Евгений Анатольевич с удовольствием бежит в кухню.
– Какой еще язык? Откуда у нас язык? – удивлена Лида.
– Анастасия – добытчица. Волчица! – отвечает Нина Елизаровна.
– Ох, как я не люблю этого! Все эти дела торгашеские…
– А жрать любишь? – в упор спрашивает Настя.
– Очень. Но…
– Вот и заткнись, – говорит ей Настя.
– Девочки! – Нина Елизаровна показывает глазами на входящего с блюдом Евгения Анатольевича. – Девочки!
Раздается несмелый короткий звонок.
– Твой пришел, – говорит Нина Елизаровна Насте.
Настя бросается в переднюю. Евгений Анатольевич поспешно снимает фартук, но запутывается в завязках на спине. Нина Елизаровна подходит к нему сзади, помогает развязать тесемки:
– Да не нервничайте вы так, Женя… В прихожей Настя повисает на отце:
– Папуля! Ура!.. А я тебе кинзу купила! Александр Наумович смущенно улыбается – руки у него заняты кларнетом в футляре, огромным букетом цветов, туго набитой сумкой. Он чмокает Настю в макушку:
– Ну погоди, погоди, дочура…
Через голову Насти он печально-влюбленно смотрит на Нину Елизаровну, видит рядом с ней незнакомого мужчину и тут же говорит быстро и сбивчиво:
– Лидочка! Здравствуй, детка… Настюхочка, возьми пакет… Тут тебе ужасно семитские кроссовки и… Нинуля! Ниночка, поздравляю тебя с днем рождения мамы! Мои прислали еще и лекарства для нее из Тель-Авива… Самое эффективное средство для послеинсультников! Буквально чудодейственное! Патент на это лекарство у Израиля закупили буквально все страны мира. Ну, кроме нас, естественно…
Лида и Нина Елизаровна целуют Александра Наумовича, Настя помогает отцу снять пальто.
– Сашенька, познакомься, пожалуйста, это Евгений Анатольевич – мой друг. Евгений Анатольевич, а это мой второй муж – отец Насти.
– Гольдберг, – представляется Александр Наумович. – Не против?
– Что?.. – не понимает Евгений Анатольевич.
– Это папа так бездарно шутит, Евгений Анатольевич. Не обращайте внимания, – говорит Настя. – Неудавшийся вундеркинд, вечная запуганность, три класса церковно-приходского хедера…
– Что же вы так о папе, Настенька?.. – огорчается Евгений Анатольевич.
Но Александр Наумович весело смеется, удивленно и гордо разглядывая Настю, и говорит:
– Девочки, распатроньте сумку до конца. Я там ухватил какой-то продуктовый заказик в нашем театре. Ничего особенного. Вы же знаете, оркестру, как всегда, в последнюю очередь и что останется.
