– Да. И я постараюсь использовать его на поиски другой работы.
– Я прошу объяснений! – требует Виктор Витальевич.
– Ну не хочет Лидочка ехать в этот вонючий Адлер! – резко говорит Нина Елизаровна. – Наверное, у нее есть свои соображения.
– Какие еще соображения?! Пусть скажет!
– «А из зала кричат – давай подробности!» – поет Настя. – Действительно! Какие у простого советского человека секреты от коллектива?! Общественное превыше личного! Да, Виктор Витальевич?
– Тебя вообще пока никто не спрашивает, сопливка!
Александр Наумович шлепнул рюмку водки, жестко сузил глаза:
– Я попросил бы вас, Виктор Витальевич, разговаривать с моей дочерью в ином тоне.
– Все, все, все! – вскакивает Лида. – Сашенька! Не обращайте внимания… А ты, папа, не смей цепляться к Насте! К вопросу об отложенном отпуске!
Лида достает из комодика пятьдесят рублей и яркий пакет с купальником. Проходит в комнату Бабушки, кладет пятидесятку на столик у кровати:
– Бабуля! Милая… Я возвращаю тебе эту дотацию, которую наверняка у тебя выпросила для меня мама… Это раз! Второе. – Лида подходит к столу, обнимает сзади Настю за плечи: – Настюха! Прими в дар купальничек. Не обессудь, старушка, Гонконг, дешевка, всего пятьдесят рэ. Но от чистого сердца.
– Что ты, Лидуня, – растроганно произносит Настя. – Купальник – прелесть! О таком мечтать и мечтать… Просто он мне сейчас совсем ни к чему.
– К лету, Настюшка. Бери!
– К лету – тем более… Не нужно, Лидуня. Оставь себе, родная.
– Почему? – огорчается Лида.
– Да потому, что я уже месяца полтора-два как беременна. Представляешь, как я буду выглядеть летом? – улыбается ей Настя.
Над столом нависает жуткая тишина…
…Бабушка смотрит в большую комнату. Тревожно вздрагивает правый уголок беззубого рта. Она поднимает руку, цепляется за веревку от рынды и…
Бом-м-м!!! – медный гул тревожно заполняет квартиру.
Настя бросает взгляд на часы и включает телевизор.
Неподалеку от Настиного дома из уличной урны валит дым, вырываются языки пламени. Продрогший и нетрезвый Мишка методично вырывает из Уголовного кодекса страницу за страницей, бросает их в полыхающую урну.
– Хулиган! – несется из форточки на третьем этаже. – Вот я сейчас в милицию позвоню!
Мишка поднимает печальные глаза, бормочет себе под нос:
– Вали, тетка… Звони. Я уже в тюрьме…
На экране телевизора Хрюша склочничает со Степашкой, а «дядя Володя» сладким голосом изрекает тоскливые дидактические истины…
Со своего ложа Бабушка неотрывно следит за экраном.
Теперь за столом все сидят так, чтобы не перекрывать Бабушке телевизор. Первый шок от Настиного сообщения прошел, и в комнате стоит дикий гам. Только Евгений Анатольевич испуганно помалкивает, не считая себя вправе вмешиваться в чужие семейные дела…
– Я сейчас же звоню прокурору района – это мой старый товарищ, – и мы этого мерзавца изолируем минимум лет на десять! – говорит Виктор Витальевич.
– Так я его вам и отдам! Держите карман шире! – заявляет ему Настя. – И про десять лет не смейте врать! Статья сто девятнадцатая, часть первая, – до трех лет! И все!
– А мы оформим это как изнасилование!
– А я на вас – в суд за клевету! И не лезьте не в свое дело!
– Но он же тебя предал!!! – кричит Нина Елизаровна. – Он посмел усомниться…
– Он перетрусил, мама! Испугался, и от страха, как дурак…
– Нужно немедленно организовать аборт! – заявляет Виктор Витальевич. – Лида, у тебя есть свой доктор по этому профилю?
– Откуда?!
– Но ты же взрослая женщина…
– У меня хахаль был достаточно опытный и осторожный!
– Хорошо. Достанем. Аборт необходим!
Александр Наумович выпивает рюмку водки, складывает из своих длинных музыкальных пальцев выразительную фигу и сует ее под нос Виктору Витальевичу.
– Молодец, папуля! – восхищается Настя. – Ешь кинзу!