Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны:
– Неужели никто не слышит звонка?!
Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:
– Я люблю ее, Нина Елизаровна.
Из квартиры несутся шум, крики.
Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собой дверь.
– Я люблю ее, – повторяет Мишка. – Я без нее… Пусть посадят, пусть зарежут там… Позовите ее…
– Ты ее предал.
– Я больше не буду, – вдруг по-детски говорит Мишка.
– Будешь. Один раз предал – еще предашь. Это закон. И потом, ты уверен, что она именно от тебя беременна?
Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок.
Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками…
Страшный стук несется по всей квартире.
– Я морду набью этому подонку! – возмущается Виктор Витальевич.
– Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет, – с удовольствием говорит Настя.
– Тогда милицию вызвать. – Виктор Витальевич берет трубку.
– Положи трубку на место! – приказывает Нина Елизаровна.
Стучит Мишка кулаками в дверь, вопит истошно…
– Что ты мучаешь его, Настя?! – кричит Лида.
Пьяненький Александр Наумович наполняет водкой две рюмки:
– Я бы с удовольствием с ним познакомился.
– Ничего интересного, папа. Слабый, бесхарактерный, не очень умный, – говорит Настя. – Наверняка поддатый сейчас. Постучит немного, выйдут соседи по площадке, отправят его в каталажку.
– Нет. Этого допускать нельзя. – Евгений Анатольевич встает из-за стола. – Это постыдно. Как его зовут?
– Мишка… – Настя не на шутку встревожена.– Осторожней, Евгений Анатольевич! Он все приемы знает.
– Нуда авось… – И Евгений Анатольевич направляется к двери.
Полумертвый, высохший бабушкин мозг заполняется страшным стуком. Челюсть отвалилась, рот кривится в беззвучном вопле, стекает слюна на подбородок, в широко открытых глазах дикий ужас…
– Настя-а-а!.. – кричит Мишка и молотит в квартиру. Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Евгения Анатольевича, который говорит ему:
– Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя ни в коем случае.
– Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю – по чертежам не соберут, падла!.. – орет Мишка.
– Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует.
– Как же! Выйдут! Никто носа не высунет! Ну, иди, иди сюда, бздила!
– Тьфу ты, Боже мой… Ну как с тобой разговаривать, Миша?
– Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?!
– Вот это верно, – опечаленно говорит Евгений Анатольевич. – Видать, разговорами не обойтись.
Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Анатольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение – слева и справа.
Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усаживает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи:
– Ну, все… Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет… Это ненадолго…
Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида, уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками.
Бабушкина комната прикрыта.
Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка.
Нина Елизаровна нервно трет виски – мучается головной болью.
Настя достает пачку «Пегаса».
