– Яблочко от яблоньки… – язвит Виктор Витальевич.
– Ну зачем же так? – брезгливо говорит Евгений Анатольевич.
– А вы-то тут при чем? – взрывается Виктор Витальевич.
– Он при чем! Он при чем! Он – мамин друг! – кричит Настя.
– Но почему Настя?! Почему она?! – бьется в истерике Лида. – Это я… я должна была! Сейчас моя очередь рожать!
– Лидка, милая, прости меня… Так получилось… – умоляет ее Настя. – Я этого сама хотела! Очень! Очень! Очень!
– Как ты можешь говорить об этом так бессовестно?! – стонет Нина Елизаровна. – Этого стесняться надо!
– Да почему?! Почему, черт бы вас всех побрал?! – орет Настя. – Я хочу родить ребеночка – чего я должна стесняться?!! Ты двоих родила – не стеснялась же?!
– Я от мужей рожала! – В защиту своей нравственности Нина Елизаровна широким жестом обводит стол с мужьями.
– Тебе никто не мешает еще раз родить от Евгения Анатольевича! Пожалуйста!
– Дура! Замолчи сейчас же! – в ужасе кричит Нина Елизаровна.
– В конце концов, это отвратительно и противоестественно, – говорит Виктор Витальевич. – Забеременеть в пятнадцать лет…
Александр Наумович выпивает рюмку, закусывает и замечает:
– Вот если бы вы, Виктор Витальевич, забеременели – это было бы и отвратительно, и противоестественно. А девочка в пятнадцать лет… Чуть рановато… Но – ничего страшного.
– Может быть, для вашего племени и ничего страшного, но вы живете в России, сударь! И извольте этого не забывать!
– Послушайте, вы ведете себя уже непристойно, – неожиданно твердо говорит Евгений Анатольевич. – Эдак можно бог знает до чего договориться.
Но Виктора Витальевича уже не остановить:
– Что же это вы, Александр Наумович, в прошлом году со своей мамашей, сестричкой, ее мужем и племянниками туда не выехали? Где же ваш хваленый «голос крови»?
Александр Наумович улыбается, наливает себе водки и выпивает.
– Мой «голос крови» – в любви к моей дочери. К Ниночке – женщине, которая ее родила… К вашей Лиде, которая при мне стала хорошим взрослым человеком… И в дурацком, чисто национальном, еврейском оптимизме – в извечном ожидании перемен к лучшему.
– Папочка… – Настя целует отца в лысину. – Кинзу хочешь?
Виктор Витальевич вздыхает и скорбно произносит:
– О чем может идти речь, когда великую страну раздирают пришлые, чуждые и изначально безнравственные…
– Да заткнись ты! – рявкает Лида. – Что за гадость ты мелешь?! И отодвинься сейчас же! Ты Бабушке перекрываешь телевизор.
– Что же делать?! Что же с Настенькой-то делать? – заламывает руки Нина Елизаровна. – Женя! Ну хоть вы-то…
– Наше поколение… – не унимается Виктор Витальевич.
– Плевать я хотела на ваше поколение! – кричит ему Настя. – Я свое поколение выращу! Такое, какое вам и не снилось!
Александр Наумович выпивает рюмку водки, берет Настю за уши, притягивает к себе и целует в нос. Так, как это делала Нина Елизаровна. И спрашивает тихо и серьезно:
– А кого ты хочешь – мальчика или девочку?
Тут Настины глаза наполняются слезами. Чтобы не заплакать, она усмехается, смотрит на мать, на Лиду, на Евгения Анатольевича и говорит:
– Девочку.
Неотвратимо, как статуя поддавшего Командора, Мишка приближается к Настиному дому…
На кухне тихо плачет Нина Елизаровна:
– …и опять у нас роман не получается… Только что-нибудь решу – все опрокидывается. Почему так не везет, Женечка?
– Ничего не опрокинулось, Ниночка… Ничего не изменилось! – обнимает ее Евгений Анатольевич.
Господи, Женя!.. Как же вы не понимаете, что изменения произошли чудовищные и необратимые! Одно дело, когда еще час назад я была матерью двух взрослых дочерей – и это придавало даже некоторую пикантность, – а другое, когда в одно мгновение я превращаюсь в старуху, в бабушку!.. – И Нина Елизаровна снова начинает плакать.
– Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать…
– Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка!
