И не только у него нервы шалят сегодня. Блондин побледнел, губы дрожат.
– Что у тебя стряслось?
– Рука…
– Что «рука»?
– Когда стрелял, отдачей… будто сломал, – губы Блондина искривились, лицо стало жалобным.
– Ручку, значит, повредил? – Палач попытался собрать в себе злость, но ее не было. Пустота. – Зачем ты вообще через стекло стрелял?
– Я…
– Ты. Тебе было ясно сказано – вывести водителя из машины и отвести в сторону. Стрелять только там. Забыл?
– Нет, то есть, да…
Палач некоторое время молча смотрел на Блондина, пытающегося придумать объяснение и оправдание своему испугу, и чувствовал, что задыхается. Эта грязь, которую он сам и создал и в которой заставляет себя барахтаться почти два месяца, эти люди, которых он бы с удовольствием убил собственными руками, этот мир, который заполнен подобной грязью – все это было выше сил Палача.
– Мне показалось…
– Пулю схлопотать боялся? – перебил Блондина Палач и по изменившемуся выражению его глаз понял, что угадал. Теперь чуть-чуть подправить. – От водителя? Или?..
– Мне Стрелок так и сказал, что пристрелит. Честно, он чокнутый. Он меня уже хотел пришить. Там, на чердаке. Пристебался ко мне из-за ерунды…
– Из-за ерунды.
– Точно, из-за ерунды. А тут я прямо спиной чувствовал, как он в меня целился. Грохнул бы и все. Я… – Блондин уже не мог остановиться, он нашел слушателя, которому можно было все рассказать, который поймет.
Палач его понимал. Они неизбежно должны были схлестнуться. Блондин и Стрелок. Он свел их в пару именно из-за этого. Он все пары в группе комплектовал по этому принципу, по принципу несовместимости.
Палач, не отвечая на жалобу блондина, подошел к кабине, открыл дверцу. Водителя выстрелом откинуло назад, а потом тело завалилось направо. И сиденья, и обивка кабины были заляпаны кровью и комками мозга. Картечь и в упор. Все в кабине было засыпано мельчайшими осколками лобового стекла. Словно ледком притрусило кровь.
Палач услышал за спиной дыхание Блондина.
– Нравится? – спросил Палач, не оборачиваясь.
– …
– Мне нужна была эта машина. У нас нет времени перегружать все это. Что будем делать?
– Ни фига себе! – вынырнувшая из темноты Наташка открыла вторую дверцу кабины и восхищенно уставилась на труп. – Классно ты его, Блондин.
– Классно, – согласился Палач, – а теперь вот сядет Блондин за руль и отгонит машину в ангар.
– Как?
– Вытащишь покойника, потом сядешь на его место.
– Стекло…
– Это твои проблемы. И грязь вся вот эта, – Палач обвел пальцем кабину, – тоже твоя проблема. Нужно было думать раньше.
– Я… – в доме глухо ударил выстрел, и все оглянулись в ту сторону.
Больше выстрелов не было, и Палач снова посмотрел в глаза Блондина:
– Так что там у нас?
– Ничего, я отгоню. Только вот рука…
– Я ему помогу, – вмешалась Наташка, – всю жизнь мечтала вот так прокатиться с классным парнем.
– Тогда приступай, – Палач обтер свой автомат полой плаща и бросил оружие на землю.
Ему нужно ехать. Палач еще раз взглянул на часы. И ехать нужно быстро. Блондин потянул тело водителя из кабины за ноги, неловко, одной рукой. Тело зацепилось за что-то в кабине, и Блондин выругался. Наташка влезла в кабину с другой стороны и уперлась ногой в плечо трупа.
Тело скользнуло и упало на землю.
– Протереть бы тут… – начал было Блондин, но оглянулся на Палача и залез в кабину. Хлопнули обе дверцы, завелся двигатель.
Микроавтобус тронулся с места, и Палач заметил, что они так и не убрали из-под колес тело охранника. Правое колесо медленно наехало на голову трупа, вдавило ее в грязь, потом что-то брызнуло, и Палачу показалось, что был слышан треск.
Он отвернулся, почувствовав впервые в жизни, что к горлу подступает тошнота.
