Как обычно после ссоры, они трахались почти всю ночь, всеми доступными способами. Ксавье привычно позволял Исааку брать себя — и сам проникал в него, умирая от восторга и совершенно нового чувства полной, неограниченной власти над телом любимого. Власти мужчины над мужчиной.
Боже, как это было прекрасно!.. И как ужасно, неправильно, в черном свете того знания, что отравило душу еще в Париже, через пару дней после Рождества…
Ксавье повернулся набок и со стоном зарылся лицом в подушку. Он хотел бы ничего не знать, хотел бы забыть, не вспоминать… но не мог, попросту не мог.
***
…Все началось двадцать седьмого декабря, вечером, когда Ксавье возвратился домой — в их общую с Исааком квартиру на Монмартре, которую он вот уже больше трех лет считал своим единственным домом — усталый, продрогший и нагруженный покупками из супермаркета.
Почтовый ящик, куда они не заглядывали несколько дней, был забит под завязку, и Ксавье решил это исправить, чтобы не нарываться на скандал с консьержкой: перед отъездом им и так хватало забот. К тому же занятно будет после ужина поразглядывать рождественские открытки и почитать поздравительные послания от друзей и поклонников, каждый год приходившие Исааку десятками, если не сотнями (и это при том, что его домашний адрес не значился в городском справочнике).
Лис не возражал, чтобы Ксавье читал его почту, наоборот — просил следить за ящиком, потому что сам вечно об этом забывал, и смело вскрывать все письма, телеграммы и конверты со счетами, поскольку не имел от возлюбленного никаких тайн… По крайней мере, он так говорил, и у Ксавье не был поводов сомневаться — до позавчерашней ночи в «Лидо», когда случайно обнаружилось, что тайны у Лиса все-таки есть. Это был еще один аргумент за немедленную выемку корреспонденции и тщательное изучение улова.
Улов оказался весьма богатым: кроме пачки газет, двух журналов, счета за газ и электроэнергию, Ксавье извлек из ящика целый ворох открыток и еще один довольно большой конверт, желтого цвета, не похожий на обычный почтовый, адресованный «месье Дельмасу». Наощупь внутри были фотографии… обратный адрес не указан, марка со штемпелем тоже отсутствовали — стало быть, конверт не пришел по почте, как все остальное, а его просто-напросто засунули в щель.
«Хммм, это еще что такое? От кого?» — анонимное послание, неизвестно откуда, едва ли сулило приятные известия, и Ксавье, предпочитавший узнавать плохие новости прежде хороших, и залпом выпивать горькое лекарство, с трудом справился с искушением открыть конверт прямо в подъезде.
«Нет, не буду… мало ли что там внутри… отнесу сперва покупки, и дома спокойно со всем разберусь».
На самом деле он догадывался, что увидит, и сердце тоскливо ныло в предчувствии неизбежной острой боли, и вопреки всем своим принципам, Ксавье хотел, чтобы блаженное неведение продлилось как можно дольше. Он даже пошел по лестнице, игнорируя лифт, хотя и был обвешан пакетами и свертками, как рождественская сосна. Но неприятности уже начались и не замедлили проявить себя.
На площадке третьего этажа Ксавье столкнулся с соседом, неприятным типом лет пятидесяти, владельцем бакалейной лавки и отменным скандалистом. За время жизни на Монмартре юноша так и не запомнил, как его зовут -точнее, не хотел запоминать — поскольку бакалейщик относился к ним крайне враждебно и всегда искал повод к чему-нибудь прицепиться, вызвать на ответную грубость и затеять открытую ссору… Ксавье иногда казалось, что этот одышливый господин с одутловатым лицом, похожим на подгнивший лимон (Соломон, раз взглянув на него, определил стенокардию, камни в почках и запущенную болезнь печени), прибавляет себе здоровья и продлевает жизнь, воруя у окружающих душевный покой и хорошее настроение.
Бакалейщик набросился на него без предупреждения, не дав ни шанса уклониться от общения, и, багровея, заорал на весь подъезд:
— Проклятые педики! Когда вы уже станете прилично вести себя по ночам?! Невозможно спать! В следующий раз я вызову полицию!..
Обычно в подобных случаях Ксавье старался вжаться в стенку, бормотал какие-то извинения и сбегал со всей доступной скоростью; потом он жаловался на грубияна Лису и Сиду, кто-то из братьев шел выяснять отношения — и утихомиривал гнусного соседа по крайней мере на полтора месяца, до следующего столкновения.
Сегодня бакалейщику не повезло: он оказался в плохое время и в плохом месте, ибо Ксавье, несмотря на рождественскую неделю и предвкушение скорого отъезда в Швейцарию, был как никогда далек от благодушия и христианской кротости…
Вместо того, чтобы стушеваться и выдать знакомую жертву, с глазами затравленного олененка -терзать такую добычу доставляет особое наслаждение — Ксавье неожиданно превратился в разъяренного молодого льва. Он побросал на пол все, что держал в руках, ринулся на оторопевшего соседа, схватил его за отворот пальто, прижал к стене и зарычал:
— Оставь нас с Исааком в покое, ты, сексуально озабоченный старый козел! Если ты еще раз посмеешь нагрубить мне или ему, если ты еще хоть раз откроешь свой поганый рот, вонючий, как выгребная яма, я сам вызову полицию! И расскажу, что ты показывал мне свой член из-под пальто и пытался лапать!.. Приставал каждый раз, когда видел на лестнице, или когда я заглядывал в твою лавчонку!
— Вам не поверят…
— Не поверят — мне? Владельцу «Дельмас СА» и пяти лучших парижских магазинов тканей, официальному поставщику модного дома «Диор»? Поверят! И для начала тебя заберут в участок, а после тобой займется инспектор Кампана, лично, и сотрет тебя в пыль, понял?!
— По…понял… — прохрипел бакалейщик, едва не напустивший в штаны от испуга — ему и в голову не приходило, что такая важная птица, как тот самый молодой Дельмас, может жить в тесной квартирке и вить любовное гнездышко с танцором из кабаре… Поняв, хоть и запоздало, свою ошибку, он подобострастно закивал и стал суетливо оправдываться:
— Месье Дельмас! Я же не со зла… просто не высыпаюсь… простите, что побеспокоил… может, это и не вы шумели… Я больше никогда вас не потревожу, обещаю, ни вас, ни месье Кадоша.
— Хорошо, — высокомерно сказал Ксавье, с чувством необычного удовольствия от сознания своей власти. — Я тебя прощаю. А теперь собери все, что я уронил по твоей милости.
— Конечно, конечно, месье! Сейчас соберу! — бакалейщик резво нагнулся и, кряхтя, принялся собирать свертки, коробки и документы, разбросанные у ног юноши. Выглядел он жалко, но Ксавье, наблюдая за ним, не испытывал ни стыда, ни сочувствия… и впервые
