— А что тебя так напугало, Эрнест? Можешь сказать мне?
— Да, могу, — голос художника тоже звучал спокойно и буднично, но когда он поднял глаза, в них плескалась тьма, полная такого экзистенциального ужаса, что Соломон замер… и следующие слова Эрнеста стали завершающими штрихами на мрачной гравюре о силе судьбы:
— В половине третьего ночи мне позвонил твой умерший брат. Теперь скажи мне ты, Соломон — что это такое было? Исаак на самом деле жив, и я случайно узнал твою главную тайну, или же — помоги мне Бог! — никакого звонка на самом деле не было, и я просто-напросто окончательно сошел с ума?
_________________________________________________________________________
Nota bene: развитие пикантной истории на Ривьере, дополнительные подробности ночной прогулки Эрнеста, а также история о том, чем закончилась их с Кампаной затея с «жучком», будут в следующей главе. Оставайтесь с нами!
Комментарий к Глава 3. Ночь со вкусом абсента
1 действует абсент, который сам по себе является сильнейшим афродизиаком; за счет пантокрина, содержащегося в масле полыни, и травяных добавках, стимулирует сердечную деятельность и вызывает стойкую самопроизвольную эрекцию. Для того его и пьют, в общем-то.
2 “Негреско” - фешенебельный отель в Ницце
3 Лежит, конечно же, Исаак, но наши “ночные светлячки” уверены, что перед ними Соломон. Такая вот комедия положений.
4 Пентесилея - легендарная царица амазонок, погибшая под стенами Трои от руки Ахилла
1.Исаак после абсентовой ночи:
https://d.radikal.ru/d06/1808/35/6663cdbcbc3e.jpg
2. Мирей Бокаж с Исааком:
https://c.radikal.ru/c28/1808/c7/bb3865e3c67b.jpg
3. Жан Дюваль на вилле:
https://b.radikal.ru/b01/1808/cc/28f24800ceb1.jpg
4. Соломон везет Эрнеста домой:
https://b.radikal.ru/b14/1808/85/1a8abb8e7dbe.gif
5. Соломон при объяснении с Эрнестом:
https://c.radikal.ru/c36/1808/aa/d96799fb0791.jpg
6. Сердитый комиссар Кампана:
https://b.radikal.ru/b40/1808/27/3c3db57919fa.jpg
7. Эрнест в новом имидже:
(Гэйл Харольд не то что бы вылитый Эрнест, но тип его обаяния в возрасте под 40 очень приближен к тому, что я пытаюсь передать, в отличие от выросшего Дамьена Сарга):
https://d.radikal.ru/d29/1808/bd/3c3d1bc12934.jpg
========== Глава 4. По ту сторону табу ==========
Бывают дни — с землею точно спаян,
Так низок свод небесный, так тяжел,
Тоска в груди проснулась, как хозяин,
И бледный день встает, с похмелья зол,
И целый мир для нас одна темница,
Где лишь мечта надломленным крылом
О грязный свод упрямо хочет биться,
Как нетопырь, в усердии слепом.
Шарль Бодлер
Кампана ненадолго задержался в участке, чтобы завершить формальности, связанные с освобождением Эрнеста из клетки, и «получить копию протокола» — а на самом деле убедиться, что и копия, и сам протокол исчезнут, как будто их и не было…
Добиться этого не составило труда, Кампане даже не пришлось козырять чином перед младшими офицерами, которые беспрекословно выполнили все, что велел господин комиссар. Конечно, они понимали, что ночной хулиган и дебошир, нежданно-негаданно оказавшийся графским сыном, пользуется высоким покровительством начальства, а раз так, неприятная история с приводом в полицию должна быть тщательно замята и как можно скорее забыта.
Эта угодливая податливость стражей порядка, хотя и была на руку, бесила Кампану, поскольку подобная «помощь» имела оборотную сторону, весьма неприятную. Уж кто-кто, а Соломон Кадош должен был помнить, как десять лет назад из дела его брата пропадали улики, фотографии, письма, магнитофонные записи и свидетельские показания, в угоду некоему влиятельному человеку из «Опус Деи», заинтересованному в обвинительном приговоре. Тогда они вместе возмущались кумовством, и Кампана поставил под удар собственную карьеру, пытаясь разоблачить махинации и нарушения в ходе следствия — теперь же выходило так, что он сам занимался махинациями и сокрытием улик…
Да, время все меняет, рушит иллюзии, Кампана давным-давно получил свою прививку от идеализма и веры в бесспорную справедливость и неизбежное торжество закона. Соломон Кадош по-прежнему был его близким другом, который нуждался в помощи, и Юбер не мог ему отказать. Помимо того, что комиссар считал себя пожизненным должником талантливого врача (по неким личным причинам), он поверил рассказу Эрнеста о причинах и обстоятельствах уличной драки, так что не покрывал преступника, а снова вызволял невиновного…
И все же ему было не по себе. Настолько не по себе, что, выходя на улицу, Юбер поёжился от озноба, хотя обычно его носорожьей шкуре были нипочем даже декабрьские морозы. Он застегнул доверху ворот куртки и полез за сигаретами. Ему требовалось как следует все обдумать.
История, начавшаяся со странной скоропостижной смерти Ирмы Шеннон и намеренного отравления Вернея (не доказанного наверняка, но очевидного), обрастала новыми деталями, как дикобраз — иглами, и выглядела все более мутной и запутанной. Дневная дружеская беседа Эрнеста с секретарем Райха и последовавшая ночная драка с неизвестными, которые, как выяснилось, следили за жилищем Соломона, были очередными кусочками паззла, но к решению головоломки Кампана не приблизился ни на шаг.
«Н-да, если Аладдин ничего не спутал и не приврал, и ему не померещилось с перепугу, то дело о Нотр-Дамской химере принимает интересный оборот… интересный и знакомый. Я помню этот отвратительный могильный душок, приправленный ладаном и лицемерием, со времен дела Черного танцора. Ладно, хватит, пора убираться отсюда…».
Юбер потряс головой, словно хотел вытряхнуть наружу лишние мысли, поискал взглядом Соломона и Эрнеста, и обнаружил их там, где и следовало-возле своей машины.
Для светлого времени суток и улицы Фобур Сент-Оноре двое мужчин стояли непозволительно близко, крепко держась за руки и прижавшись друг к другу лбами… но выглядели при этом не лобызающимися педиками, а названными братьями.
Возлюбленными.
Это было так трогательно, и, черт возьми, так красиво-до странности -что Юбер, на дух не выносивший голубые нежности и злившийся, если приходилось их наблюдать по долгу службы, на сей раз покраснел как школьник и в смущении отвел глаза…
«Тьфу ты, черт… Еще немного, и я действительно начну считать это нормальным», — подумал он и, дымя сигаретой, стал ждать, когда парочка эгоистов соизволит обратить на него внимание.
Соломон очнулся первым (его радар всегда работал безошибочно) и, не выпуская руки Аладдина, подошел к Кампане:
— Все в порядке, господин комиссар?
— В порядке, — пробурчал тот, — если считать «порядком» использование служебного положения в личных целях и полицейской машины в качестве такси.
— Бескорыстная помощь ближнему зачтется тебе на небесах, Юбер, — сказал Соломон почти торжественным тоном, без тени улыбки, и только насмешливые искорки, вспыхнувшие в глазах, выдавали его истинный настрой. — Я ничего не путаю, Эрнест?
Художник покачал головой и ответил не менее торжественно, подражая аффектированным интонациям уличных проповедников:
— Не путаешь, друг мой. Одно благое деяние искупает множество грехов — по крайней мере, меня так учили в католической школе. Ибо в священной книге сказано: «Возлюби ближнего твоего… просящему — дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся!»
Кампана криво усмехнулся:
— Ладно, ладно, хватит глумиться, проклятые безбожники… Я бы предпочел, чтобы мне зачлось немного пораньше, и желательно не в дисциплинарной комиссии. Ты, Кадош, должен мне как минимум кофе и коньяк, но я требую настоящего завтрака.
— Полагаю, завтрак
