— Попался…
Эрнест с трудом удержался от импульса с разворота залепить непрошенному поклоннику, но разум взял верх над инстинктом самосохранения. Обернувшись, он увидел того, кого меньше всего ожидал встретить здесь и сейчас -Жана Дюваля.
— О-о… привет, Жанно. Как ты здесь оказался?
— Видимо, так же, как и вы, месье Верней -приехал на машине, — хмыкнул Дюваль.
— Зачем? — вопрос был дурацким и даже неприличным, но Эрнест ничего не мог поделать со смутной настороженностью, плескавшейся у солнечного сплетения, как изжога.
Дюваль покачал головой и выразил законное возмущение:
— Хорошо же ты встречаешь старого друга! Между прочим, я могу спросить тебя о том же -зачем ты приехал в Валлорис? Я слышал, что ты засел на своей новой родине, в Англии, и не собирался возвращаться на континент.
— Этот слух давно протух.
Художник с интересом разглядывал старинного приятеля и бывшего любовника -Жан выглядел совсем иначе, чем на похоронах Шаффхаузена, когда его едва можно было узнать из-за дурацкой бороды и топорного костюма, и не так, как на встрече у нотариуса, когда было оглашено завещание. Он интересно постригся, похудел и постройнел, как человек, регулярно посещающий спортзал, был гладко выбрит и элегантно одет, одновременно модно и просто. Дорогие швейцарские очки, с затемненными стеклами и тонкой изысканной оправой, довершали образ плейбоя.
— Видишь, нам есть о чем поговорить, милый, — Жан лучезарно улыбнулся и, взяв Эрнеста под руку, не то чтобы развязно, но очень по-свойски, потянул его к ближайшему столику на веранде бистро:
— Куда бы ты ни торопился, уверен, у тебя найдется четверть часа, чтобы выпить по чашке кофе.
— Найдется, — Эрнест подумал, что ему в любом случае влетит от Соломона за несанкционированный побег, так что несколько лишних минут, проведенных вдали от дома, погоды не делали.
Были и другие причины, побуждавшие его принять предложение Жана -и довольно серьезные. Несмотря на общие воспоминания и романтический шлейф прошлых отношений, Верней больше не доверял «старому другу». Художника неприятно поразило поведение Дюваля после оглашения последней воли Шаффхаузена, он никак не ожидал найти в талантливом враче и подающем надежды ученом склочного сутяжника, марионетку, пляшущую под дудку деспотичной жены и католических попов… Ну, а после того, как Соломон -очень бережно и без лишних подробностей, касаясь только фактов -поведал ему о случившемся в садовой беседке, где Жан, пьяный в хлам, захватил Исаака врасплох, и, думая, что имеет дело с Соломоном, отсосал патрону с умением и старанием заправской шлюхи; после того, как Эрнест узнал о всех последующих художествах Дюваля в связи с воображаемым «романом» с доктором Кадошем, он начал всерьез опасаться, что старина Жан повредился в уме.
Он знал о случаях, когда незадачливые влюбленные впадали в подобие одержимости, становились преследователями и начинали превращать в кошмар жизнь своего объекта, назойливо стремясь стать ее частью, но прежде думал, что это касается только знаменитостей -актеров, певцов, политиков…
Жан Дюваль, знакомый художнику в прошлом, был чересчур робок и прагматичен для рисков, сопряженных с такой охотой, он никогда бы не решился на активные действия, ограничившись тайными фантазиями.
Но рассказ Соломона рисовал совсем иную картину: Дюваль изменился, и не только внешне, скорее, наоборот: внутренний «щелчок» запустил внешние перемены. Вилла, снятая по соседству с виллой Кадошей, была реальностью. Необузданная любовница, заведенная не то в пику фригидной жене, не то в качестве стенобитного орудия и образца для подражания, была реальностью. Визит парочки к «Соломону» был реальностью, как и последующий отказ Жана от всех моральных и юридических претензий на наследство Шаффхаузена.
И сам Жан, выскочивший, как черт из табакерки, за спиной Эрнеста, в нужное время и в нужно месте -как будто следил за ним -был реальностью… и с этой реальностью Эрнест Верней хотел разобраться лично.
***
Дюваль был вне себя. После того, как адвокат Дюрок выполнил его поручение со всем необходимым тщанием, и довел до сведения доктора Кадоша благую весть об отзыве юридических претензий к завещанию, Жан ожидал немедленной благодарности. Он и сам толком не знал, как и в чем она должна выражаться -едва ли в предложении руки и сердца, или открытом призыве на любовное свидание. Но нанести Жану визит по-соседски, пригласить его на обед или на ужин, сводить в ресторан, а потом и в клуб -любой из этих вариантов казался хорош, и любой из них был под силу Соломону, без особых расходов или ущерба для репутации.
Дюваль, как призрак, бродил по дому, кружил вокруг телефона, торчал на балконе, гулял вдоль забора «Ангельского виноградника», и ждал, но ждал напрасно. Ничего не происходило. Телефон молчал, оставался мёртвым и дверной звонок, да и соседская вилла выглядела опустевшей.
Мирей убеждала его не торопить события, дать Кадошу время «замести следы» — как-никак, они своим визитом нарушили все возможные правила и приличия, и поставили его в очень неловкое положение перед пожилой родственницей -и вообще, не быть идиотом… Жан злился, скандалил, спрашивал любовницу, нет ли у нее каких-нибудь срочных дел, и не хочет ли она съездить в Жуан-ле-Пен, поутешать Сесиль, вернувшуюся из Лозанны в их опустевшую квартиру, где нашла только письмо от мужа и бумаги от адвоката. Мирей отвечала, что боится об этом даже подумать, и останется пока в Валлорисе, с его позволения или без оного.
Но в понедельник она все-таки уехала, а Жан, наскоро выпив кофе, занял свой наблюдательный пост на втором этаже, в угловой комнате, где из эркерного окна можно было прекрасно видеть и дом Соломона, и сад, и улицу. Вести слежку ему помогали инфракрасный бинокль и подзорная труба, приобретенные за сумасшедшие деньги в Каннах у какого-то папарацци (по наводке Карло).
С помощью своей оптики он в подробностях видел все: как в девятом часу утра от виллы отъехал знакомый «бентли», как через пару часов машина вернулась, и как из нее вышли сперва Соломон, а потом — Эрнест…
Неожиданно для себя Дюваль не только не обрадовался появлению на горизонте прекрасного виконта де Сен-Бриз, но испытал такую же неприязнь, как при самом первом их знакомстве, много-много лет назад… Только теперь к неприязни добавилась еще и дикая, болезненная ревность.
Жан сидел с искаженным лицом, стискивал в
