— Нет, со мной все в порядке… в порядке… но я хочу, чтобы ты поспал, тебе ведь с утра пораньше опять нужно в клинику, а потом еще и к нотариусу… Мне, кстати, тоже…
Кадош горделиво усмехнулся:
— Да будет вам известно, юноша, что мне достаточно полутора часов, чтобы отлично отдохнуть, ну, а три часа — просто роскошь. Но ты прав, я беспардонный себялюбец, и как-то не учел границы твоих возможностей. Это непростительное упущение.
Его губы нежно прижались к виску Эрнеста:
— Пойдем, я тебя уложу.
— Что? Нет, я не… Соломон… оххх…
Слабое сопротивление художника было мягко, но решительно подавлено. Строгий доктор проводил его в спальню и опрокинул на кровать:
— Тшшшшшш… пора спаааать…
— Я не хочу без тебя…
— Я никуда не ухожу. Вот, видишь, ложусь рядом.
Соломон, сопровождая свои слова действиями, растянулся на матрасе, как сытый хищник в своем логове, и привлек любимого в надежные объятия, по заведенной традиции устроив у себя на груди.
— Лис? — пробормотал Эрнест, совсем засыпая, и получил спокойный ответ:
— Он прекрасно устроился, но свободен прийти к нам в любой момент. Думаю, что ты первым встретишь его взгляд, когда проснешься.
— А я думаю, Торнадо больше обрадуется чашке кофе, — донеслось с дивана. — Обещаю наколдовать ее к пробуждению принца. Gute Nacht, meine lieben (доброй ночи, мои обожаемые)…
Мужчины заснули почти одновременно, в покое и безопасности, как все удовлетворенные любовники, над ними и вокруг них воцарились темнота и тишина…
…Идиллия продлилась очень недолго — и часа не прошло — и была нарушена резким, настойчивым телефонным звонком.
Исаак оказался ближе всех к пластмассовому чудовищу, изрыгавшему из электронного нутра звуки, столь же отвратительные для спящего, как звуки трубы для жителей Иерихона, и, застонав и матерясь сквозь зубы, кое-как нащупал аппарат и снял трубку…
— Да?
— Месье Кадош? Соломон!.. Это вы? — прокричал высокий, срывающийся женский голос.
— Да… — машинально ответил Лис, мгновенно очнувшись от сладкой дремы, сел, обернулся в сторону спальни и с облегчением увидел, что Сид тоже проснулся, встал и идет к нему.
— Соломон, это я, Мирей! Вы нужны мне, нужны немедленно! Ох, простите… вы ведь спали? Я вас разбудила?
— Еще нет шести, мадемуазель Бокаж. Да, вы меня разбудили, но пусть это вас не тревожит…
Братья обменялись быстрым взглядом, Соломон благодарно кивнул и перехватил трубку из руки Исаака: ему было очень интересно, каким образом Бокаж сумела его разыскать, но узнать это он мог только у нее самой…
— Что случилось?
— Простите, месье Кадош, но дело очень срочное! Вы можете прямо сейчас приехать в Валлорис, на виллу, которую снимает месье Дюваль, рядом с вашей?
— Да, я в курсе, что с некоторых пор он мой сосед. Зачем я должен приехать, и почему месье Дюваль сам не звонит мне?
— Он… ему очень плохо, месье Кадош! Ему нужна срочная медицинская помощь, причем… мужская, и, откровенно говоря, я понятия не имею, что делать! Моих познаний просто не хватает!
— Говорите точнее.
— Его избили, Соломон! И… жестоко изнасиловали! Он… он в ужасном состоянии, и говорит, что никому не позволит к себе прикоснуться, кроме вас.
***
Пока Эрнест, кое-как одевшись и плеснув в лицо холодной водой, спешно варил кофе на всю компанию, Исаак зашел в ванную, где Соломон после душа методично брился и приводил себя в порядок.
Плотно закрыв дверь, он прислонился к ней и сердито посмотрел на близнеца, точнее, на его отражение в зеркале — иначе было не поймать ответный взгляд.
— Не понимаю, почему ты должен все бросать и нестись к нему, сломя голову, Сид? Разве он мало принес нам неприятностей, чтобы впутываться ради него в очередную передрягу?
— Я врач.
— Но не врач «Скорой помощи»! А если дело обстоит так, как сказала рыжая мадемуазель, нужно звонить в «Скорую» и в полицию. Эта история по их части.
Соломон смыл со щек остатки мыльной пены, вытерся, нанес лосьон и обернулся к брату:
— Я прежде всего врач, Лис. Оказать помощь пострадавшему от насилия — мой долг, будь он даже самим сатаной. Я удивлен, что мне приходится объяснять подобные вещи.
— Ты меня неправильно понял… — начал было Исаак, желая объяснить, почему считает намерение нанести визит в дом Дюваля необдуманным и опасным, но Соломон властным жестом велел ему замолчать и послушать.
— Возможно, но и ты, похоже, не понимаешь. Я не могу остаться в стороне, когда подобным образом пострадал один из врачей моей клиники. Подобная халатность ложится на репутацию несмываемым пятном. Это во-первых. Во-вторых, месье Дюваль своим поведением заставил нас всех изрядно поволноваться и попотеть, однако тем больше оснований принять в нем участие и помочь, когда он просит. Ну и в-третьих… как ни странно, он не чужой для нас человек. Ни для одного из нас.
Лис поймал руки Сида и сильно сжал запястья:
— Братец, ты прав, ты прав… Ты, как всегда, и разумен и справедлив, но, черт возьми! — я не могу отделаться от ощущения, что ты лезешь голым в осиное гнездо. Беднягу Дюваля очень жаль, ему чертовски не повезло… но ты для меня намного важнее и дороже, уж прости. Для меня и для Торнадо…
Лицо Соломона смягчилось, он тяжело вздохнул и прижался лбом ко лбу брата:
— Я тоже чувствую опасность, Лис. Это дело за версту воняет дерьмом и кровью.
— Тогда зачем?..
— Затем. Я лично должен поехать и разобраться с этим, и чем скорее я это сделаю, тем лучше. Очень может быть, что… — он запнулся, поняв, что едва не проговорился о своем предположении: и парижское покушение на Эрнеста (вскоре после получения наследства) и нападение на Дюваля (почти сразу же после того, как доктор отказался от юридических претензий) вполне вероятно могут быть звеньями одной цепи. Сплетенной руками одного и того же человека…
Соломон мысленно посчитал до десяти, и имя Густава Райха осталось непроизнесенным. Однажды ему придется обо всем рассказать Лису, но не сейчас, не сегодня… После бурной реакции Исаака на известие, что несчастный влюбленный Дюваль женат на женщине, косвенно причастной к гибели Ксавье Дельмаса, можно было только догадываться, на что он пойдет, чтобы наконец-то встретиться лицом к лицу с прямым виновником той трагедии и заставить оплатить кровавый долг.
— Что, Сид? О чем ты молчишь? — скрывать от близнеца свои мысли по-прежнему было непросто. Лис еще сильнее сжал его руки и требовательно встряхнул, намеренный во что бы то ни стало добиться правды.
К счастью, допрос с пристрастием сумел прекратить Эрнест: он постучал в
