— Мне нужно осмотреть пострадавшего.
Мирай двинулась за ним, след в след, как кошка, идущая за хозяином. Кадош повторил свой вопрос:
— Где он сейчас? В спальне?
— Нет, в гостиной, на диване. Запеленался в плед и притворяется куколкой шелкопряда.
— Травматическая регрессия.
— Что-то вроде того… но психиатрия не по моей части, ты же знаешь.
— Ты давала ему лекарства?
— Только обезболивающее — обычный анальгетик, внутрь — и легкое успокоительное.
— Что показывает наружный осмотр? Травмы, разрывы, другие повреждения?
— Я не делала… почти не осматривала его.
— То есть как — не осматривала? — изумился Кадош. Мирей покраснела и ощутила себя школьницей, не выучившей урок:
— Я же говорила, он не дает себя трогать… и не дает вызывать «Скорую», при одном упоминании о госпитализации у него начинается истерика. Я пыталась увести его наверх, предлагала помыться в ванне, раз уж мы не едем в больницу, и срочного заявления в полицию тоже не будет, но он вопит и сопротивляется при любой попытке прикосновения, так что мои усилия пошли прахом… и вообще от меня вреда больше, чем пользы, я не знаю, зачем он меня позвал.
— Полагаю, за тем, что тебе он доверяет больше, чем кому бы то ни было.
— А я думаю, только из-за моей способности проникать в твои тайные берлоги и находить с тобой общий язык… иногда в буквальном смысле. — хихикнула Бокаж и шаловливо дотронулась пальцем до своей нижней губы.
Ее веселость выглядела не очень уместной, но Соломон понимал, что это способ защищаться от тяжелых переживаний, какие она не могла или не хотела себе позволить.
Он взялся за ручку двери, ведущей в гостиную, но прежде чем войти к пациенту, решил еще кое-что превентивно выяснить о его состоянии:
— Как это произошло? Где и когда на него напали? Если он успел рассказать тебе, прошу повторить дословно. Важна каждая деталь.
— Дословно так: «Помоги мне, я на вилле, с трудом добрался до дома… меня изнасиловали и сильно избили, мне очень плохо…» — и дальше только вариации. Ничего конкретного, кроме запрещения звонить в полицию и настойчивых просьб разыскать тебя…
Мирей с досадой тряхнула головой, ее светлые ведьминские глаза дерзко блеснули, рыжие волосы разлетелись по плечам всполохами осеннего пламени. что бы ни происходило с ней и с окружающими, она хотела оставаться соблазнительной и прекрасной. У нее это отлично получалось; не будь Соломон так сосредоточен на происшествии с Дювалем, он испытал бы некоторую неловкость из-за того, что яркая красота Бокаж оставляет его полностью равнодушным.
— Кстати, ты не задавался вопросом, как я тебя разыскала?
— Задавался. — он выжидательно посмотрел на нее, потому что это его действительно интересовало: похоже, вся «конспирация», о которой так много говорили Эрнест и Лис, не стоила выеденного яйца.
— Жан откуда-то знал, что ты в Ницце с месье де Сен-Бризом, знал, где вас найти, и у него был номер телефона. Вы, случайно, не вместе ужинали?
Соломону не понравился намек Мирей, и куда сильнее огорчило очередное доказательство беспечности Эрнеста, раздающего свой телефон направо и налево, что не помешало ему спокойно ответить:
— Нет, мы были на разных вечеринках. А что еще говорит Жан о случившемся несчастье?
— Он не говорит ничего внятного, только рыдает и призывает тебя не останавливаясь, с того момента, как я приехала после его звонка глухой ночью — очень странного звонка — и убедилась, что это не шутка, и с ним действительно все плохо.
— Во сколько он позвонил?
— Около четырех… нет, скорее, в половине пятого…
«Как раз когда мы с Эрнестом собрались ложиться…» — Соломон понимал, что прямое соотнесение хронометража событий сегодняшней ночи иррационально, и скорее всего, не имеет никакого практического смысла, но смутное ощущение угрозы, близкой опасности для Эрнеста, для брата и для самого себя не покидало его ни на секунду. Оно было как-то связано с Жаном Дювалем, и при этом не избавляло от необходимости исполнить врачебный долг.
Многолетняя практика в сфере нейрохирургии и неврологии приучила Соломона к спокойному и безэмоциональному созерцанию самых неприятных черепно-мозговых травм и последствий такого рода повреждений. Как медик, он смотрел на глубокие раны, размозженные кости, порванные сосуды — а видел операционное поле. Людские страх и боль были просто симптоматикой, которую нужно исследовать, а потом устранить с помощью скальпеля, костной пилы, отсасывателя, зонда, щипцов и прочих волшебных предметов из нейрохирургического набора…
Все это было интересным и ничуть не пугающим: оперируя, Кадош бросал вызов самой Смерти, и каждый его успех, когда он заставлял кровожадное божество отступить, будоражил ум и наполнял сердце гордостью и радостью жизни.
Но здесь и сейчас его ждал не плановый больной на операционном столе, неподвижный и тихий, в глубоком наркотическом сне, а вполне себе бодрствующий Жан Дюваль, которого он толком и не знал, но в силу обстоятельств уже воспринимал, как внезапно обнаруженного близкого родственника. Надоедливого, причиняющего массу хлопот, и умеющего всеми правдами и неправдами получать желанное внимание и заботу…
Опыт обращения с жертвами сексуального насилия у Соломона ограничивался дюжиной пациентов-подростков в Африке, где ему приходилось совмещать сразу несколько врачебных специальностей. За последние пятнадцать лет он имел дело с пострадавшими в авариях или уличных драках, и, умело скрывая свое волнение от Бокаж, в глубине души совсем не был уверен, что его добровольное волонтёрство принесет Дювалю пользу. Кадош только надеялся, что после осмотра и беседы, если Жан захочет поговорить, он сумеет убедить несчастного заявить в полицию. А затем отправит его в клинику Витца в Женеве — анонимно пройти курс полной психофизической реабилитации.
…Когда он, по-прежнему сопровождаемый по пятам Мирей, вошел в гостиную и приблизился к дивану, увиденное ужаснуло его.
Дрожащее существо, скорченное в углу между спинкой и валиком, как будто желая стать как можно меньше, всклокоченное, пускающее слюни на подушку, резко пахнущее страхом, напоминало дефективного ребенка. Оно имело так мало общего с аккуратным и моложавым доктором Дювалем, что Соломон невольно огляделся по сторонам — не прячется ли Жан где-нибудь в другом месте гостиной? Но нет, никто не прятался, и Кадош, придвинув стул, сел рядом со своим «внеплановым» пациентом.
Бокаж облокотилась на спинку дивана и осталась стоять, готовая быть на подхвате.
— Здравствуйте, Жан. Я приехал по вашему зову. Вы позволите помочь вам?
Звучный низкий голос, с непривычными теплыми нотами, словно пробудил Дюваля и прояснил спутанное сознание.
— Да… доктор… Доктор Кадош… помогите мне! Я хочу, чтобы вы помогли.
Он бормотал так тихо, что едва можно было разобрать слова. Соломон наклонился немного ниже, но старался не нависать над больным и сохранять комфортную дистанцию:
— В
