***
Едва заслышав звонок, Ксавье метнулся к порогу со скоростью шаровой молнии:
— Пришел, наконец-то! — произнес он одними губами, чтобы Исаак не расслышал его из-за двери. Сердце радостно запело в предвкушении встречи и приветственного поцелуя — такого желанного — но молодой философ строго одернул себя и остановился в коридоре перед зеркалом: порепетировать правильное выражение лица.
Исаак серьезно провинился, уйдя из дому неизвестно куда, потом еще опоздал на ужин, так что встречать его улыбкой и ласками не следовало. Сперва Лис должен осознать свою вину, раскаяться и попросить прощения, может быть, даже не один раз… и только после этого, так и быть, возлюбленный подарит ему поцелуй.
Убедившись, что брови нахмурены достаточно гневно, а губы стиснуты достаточно плотно, Ксавье распахнул дверь… и вскрикнул от неожиданности, поскольку вместо одного Кадоша на пороге стояли сразу двое!
Близнецы явились во всеоружии: в руках у Исаака были цветы (Бог знает, где он нашел розовые тюльпаны в конце октября), а у Соломона — коробка с пирожными из «Анджелины»(3), и это был удар ниже пояса. Ксавье обожал меренгу с кремом шантильи, фруктовое суфле и эклеры с каштановым муссом, а именно ими из коробки и пахло… Он жадно втянул божественный аромат ванили, апельсинового сиропа, малины, взбитых сливок и свежего заварного теста, и ему понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы устоять перед соблазном капитулировать немедленно и безоговорочно.
— Добрый вечер, — от ледяного тона Ксавье поежился бы даже снеговик. — Добро пожаловать, Соломон… Исаак не посчитал нужным предупредить меня о твоем визите, так что, прости, я готовил ужин на двоих.
Юноша спохватился, что выходит как-то совсем невежливо, и доктор Кадош, равно уважаемый и обожаемый, может обидеться — тем более, что он-то ничего плохого не сделал — и примирительно добавил:
— Ну, не страшно, еды много, мы поделимся, и хватит на всех. Входите!
Братья послушно вошли, и в маленькой прихожей сразу стало тесно. Исаак воспользовался этим, чтобы схватить Ксавье в объятия, но не тут-то было: упрямец увернулся, демонстративно не принял букет, зато с улыбкой взял у Соломона пирожные и горделиво уплыл в сторону кухни, одновременно служившей и столовой… Прямая застывшая спина и напряженная шея свидетельствовали о крайнем неудовольствии властителя этого маленького королевства.
Лис и Сид переглянулись, и без слов поняли друг друга.
«Вот видишь? Видишь? И так все время…»
«Да, вижу и понимаю, как тяжело тебе приходится, братец».
Сняв пальто и шарф, Соломон пошел в ванную, чтобы дать влюбленным шанс на быстрое примирение наедине, однако его уловка не сработала. Когда он через несколько минут присоединился к ним на кухне, то обнаружил Ксавье все таким же надутым, а Лиса — еще больше расстроенным… Но стоило брату, в свою очередь, сбежать, чтобы умыться и переодеться перед ужином, молодой любовник проводил его страдающим взглядом и горьким, болезненным вздохом.
От внимания Соломона не укрылся ни взгляд, ни вздох, ни внезапная бледность, разлившаяся по красивому лицу Ксавье, и он задался резонным вопросом — что или кто заставляет чувствительного парня отравляться бессмысленной ревностью, мучая партнера, и еще сильнее изводя самого себя? Все это напоминало сцену из дешевой мелодрамы… умело срежиссированную сцену…
Соломон остановил Ксавье, натиравшего сыр для салата с явным риском для пальцев, перехватил у него терку и кусок грюйера и взялся за дело сам.
— Спасибо… Я никак не могу научиться готовить так же ловко и вкусно, как ты….- застенчиво пролепетал юноша. — но я все делаю по твоим рецептам, правда. И очень стараюсь, чтобы Лис питался правильно и регулярно.
Он взмахнул длинными ресницами и улыбнулся, мгновенно став прежним Маленьким принцем, полным любви и доверчивой нежности, не способным на манипуляции и коварство; куда только исчез капризный себялюбец, уверенный в священном праве на тиранию?
— Я вижу, как ты стараешься. — фраза прозвучала немного иронически, хотя Соломон и не имел такой цели, но сказалось то, что он все-таки был сердит на Ксавье.
Парень почувствовал его недовольство и вдохнул поглубже, собираясь что-то сказать в свое оправдание, но Кадош опередил его. Больше по наитию, чем осознанно, и не предполагая, во что выльется любопытство, Соломон спросил:
— Как поживает дядюшка Густав?
Ксавье опешил и уставился на него в полном изумлении…
С тех пор, как они с Исааком съехались и начали «вести совместное хозяйство» (так описывался их любовный союз на отвратительном казенном языке нотариусов), имя Густава Райха было запрещено к упоминанию в доме и за два с половиной года ни разу не произносилось вслух. Единственным свидетельством, что этот человек когда-то присутствовал в жизни Ксавье, оставались газетные вырезки, сохраненные Исааком в отдельной папке и запрятанные на антресоли, вместе со старыми балетными партитурами и подборками журналов. Ксавье пару раз робко предлагал выкинуть «мусор» — слишком неприятные воспоминания были связаны с заметками и фельетонами под хлесткими антиклерикальными заголовками — но Лис возражал, что этот архив может пригодиться, если бывшие «братья» из «Дела Божьего» позабудут полученный урок и снова сунутся туда, куда не звали.
Ну и как теперь было признаться, что «братья» не только сунулись, но и снова начали принимать активное участие в духовной жизни Ксавье?.. Точнее, не братья, а дядя…
— По… почему ты о нем спрашиваешь? — наконец, выдавил Ксавье, густо краснея, в последней попытке увильнуть от прямого ответа. С Исааком это еще могло получиться — Лис не единожды запутывался в витиеватых рассуждениях философа-мистика — но не с Соломоном: тот всегда помнил главную тему беседы, и сбить его с толку было не проще, чем заставить льва отпустить добычу.
— Так… у меня сложилось впечатление, что вы с ним снова общаетесь, и довольно тесно.
Вторую стрелу Кадош тоже пустил наудачу, и по лицу Ксавье понял, что снова попал в цель.
Юноша опустил голову и прижал ладони к пылающим щекам. Он не мог отрицать правду и лгать Соломону прямо в глаза — хотел бы, ведь его учили, что «благая ложь» друзьям и родственникам вовсе не грешна и даже желательна — но не мог.
Мысли заметались, как вспугнутые кролики по садку:
«Откуда он только узнал?.. Может быть, видел меня с дядей Густавом в кафе?.. Нет, нет, вряд ли… Но он точно знает, я вижу! Вон как злобно трет сыр… наверное, хочет и меня стереть в порошок. Ох, стыдно-то как… я совсем запутался в своем вранье…»
Соломон продолжал выжидательно смотреть на него, и Ксавье обреченно кивнул:
— Да, это правда. Мы общаемся… Только, пожалуйста,
