Он умоляюще сложил руки и стал похож на ангела скорби.
— Чудесная новость… — Кадош вздохнул скорее сокрушенно, чем сердито, и подумал, что бездны человеческой наивности и глупости поистине неизмеримы…
Согласно христианской доктрине, врагов нужно прощать, более того — любить, и подставлять другую щеку после полученной затрещины; все это имело глубокий философский смысл, взывало к осознанности и высокому чувству сострадания, но в обыденной жизни принимало весьма странные формы. С точки зрения Соломона, прощение врага вовсе не означало обязательных объятий и дальнейшего общения, как ни в чем не бывало, но Ксавье, видимо, считал по-другому, раз так легко позабыл перенесенный страх, обиды и унижения.
— Понимаешь, все вышло… само собой, — торопливо принялся объяснять юноша, посматривая в сторону коридора, чтобы не пропустить появление Исаака и не оказаться застигнутым врасплох:
— Я… я очень злился на дяд… на Райха, после той истории, когда он позволил братьям меня украсть и запереть на целый месяц…
Соломон в сердцах так крутанул ручную мельницу для пряностей, что едва не сломал ее:
«Позволил! Ну что за глупый мальчишка! Райх сам же все и организовал, Кампана установил точно, и если бы дошло до суда, этой твари бы не поздоровилось! Не следовало нам тогда соглашаться на сделку, но ведь самым главным было освободить парня из домашней тюрьмы».
— …Я не хотел его видеть больше. Но он… он все равно посылал мне открытки на все праздники, и подарки на день ангела. Целых два года, Соломон! — продолжал Ксавье со странной горячностью, как будто выступал свидетелем защиты. — Поначалу я ведь даже не открывал его письма, сразу выбрасывал… но одно открыл… на прошлое Рождество. И он там писал, что молится за меня и… и даже за Исаака, потому что хочет, чтобы мы оба узрели божественный свет и обрели благодать.
Губы Кадоша скривились в гримасе, и он поднес к ним салфетку, как будто боролся с приступом тошноты, но перебивать собеседника не стал — оскорби юнца в лучших чувствах, и он захлопнется, как устрица, и ничего больше не скажет.
— Меня это потрясло, Соломон… до сих пор потрясает… — Ксавье в самом деле разволновался, даже стал немного задыхаться. — Представляешь, молился за Исаака, хотя Исаак вообще не крещеный, и… ну… ты понимаешь…
— Еврей.
— Да, еврей… мне так было стыдно… ведь даже я сам не решался молиться за него в храме, только дома, а дядя Густав решился! Вот что такое настоящая вера в Господню благодать!
— Потрясающе.
Мальчишке, само собой, и в голову не приходило, что Райх откровенно ему врет, и все его истинные цели шиты белыми нитками, и более чем далеки от стяжания благодати.
Время шло, на кухне вот-вот мог появиться Лис, который не должен был узнать о предмете их разговора -ни в коем случае, не сейчас — и Сид решил чуть-чуть подтолкнуть процесс:
— После всего этого… когда ты стал встречаться со своим дядей?
— Первый раз мы увиделись на Пасху, в соборе. Он сам подошел ко мне, и… я не смог прогнать его, Соломон… — голос Ксавье задрожал, на глазах выступили слезы. — Он был такой старенький, несчастный… и он просил у меня прощения, за то, что обижал меня! Потом мы виделись еще на празднике Тела Господня, когда я ездил на могилу мамы. Тогда дядя Густав рассказал мне про клуб христианской музыки и литературы, миссионерский клуб, и пригласил меня иногда бывать на собраниях… помогать чтецам, наливать гостям чай и кофе…
«Праздник Тела Господня… 12 июня… Лис как раз был на гастролях в Швеции… Ах ты, скользкая немецкая гадина, как точно все рассчитал…»
— И ты согласился. — это не было упреком, лишь констатацией факта, и Ксавье кивнул уже поувереннее:
— Да… но постоянно туда ходить я стал не сразу. Только два месяца назад, после праздника Преображения. Потому что у Исаака начались репетиции этого дурацкого нового шоу, и он все время был ими занят, и говорил только про них, и… и…
— Часто задерживался и опаздывал на ужин.
— Да! И ладно бы задерживался… Он еще и постоянно приглашал на ужин Жоржа, и эту женщину… Лору… — округлый подбородок Ксавье задрожал совершенно по-детски, и Соломон, узнавший все, что ему требовалось — можно сказать, собравший жалобы для постановки диагноза — решил, что признаний и эмоциональных потрясений на один вечер уже хватит.
Он перемешал салат деревянной ложкой, придирчиво осмотрел результаты своего труда и передвинул блюдо на середину стола:
— Ну вот, все готово.
— Готово? Что там у тебя готово, Сид — надеюсь, не шприц? — входя на кухню, весело сказал Лис, поцеловал Ксавье в макушку, сел рядом с ним и обнял за плечи: ему хотелось верить, что сегодняшний запас обиды и гнева уже иссяк у обоих.
Считая необходимым разрядить обстановку перед совместной трапезой, Соломон поддержал неуклюжую шутку брата:
— Не шприц, но штопор… и с помощью этого хитрого инструмента я прямо на ваших глазах произведу кровопускание чудесной бутылочке пино нуар.
Исаак кивнул с преувеличенной серьезностью и слегка подтолкнул Ксавье:
— Нуууу, если его высочество не планирует подавать к спагетти мою кровь, и дозволяет заменить ее виноградным вином, то я целиком и полностью «за»!
Юноша прерывисто вздохнул и, больше не имея сил сопротивляться желанию коснуться любимого, уткнулся лицом ему в грудь, принялся обнимать и целовать, бормоча бессвязные извинения, и только что на колени не взобрался, как провинившийся котенок…
Лис посмотрел на Сида поверх темноволосой кудрявой головы льнущего к нему Ксавье и произнес одними губами:
— Спасибо…
Соломон слегка кивнул и отвернулся, делая вид, что полностью поглощен возней с бутылкой вина; сегодняшний вечер влюбленных был спасен, но он понятия не имел, что делать с известием о новом появлении на горизонте Густава Райха. Он даже не был уверен, что Исааку стоит его благодарить за вмешательство, ибо воистину есть вещи, о которых лучше не знать.
***
30 октября 1974 года.
Рамбуйе, вилла «Гортензия»
Двое мужчин медленно шли по садовой дорожке, обсаженной кустами самшита, можжевельника и турецкой сирени, курили сигары и беседовали. Предмет их беседы был настолько интересен и важен для обоих, что они уже с полчаса расхаживали туда-сюда, между домом и оранжереей, но не замечали однообразия маршрута. Мелкий дождь, сыпавший с угрюмого предноябрьского неба, их тоже не угнетал. Собеседники только поеживались, когда капли попадали за шиворот, или особенно сильный порыв ветра пробирал до костей.
— …Да, месье Кадош, как ни грустно, но ваш инспектор совершенно прав: у нас нет никаких законных поводов прищучить этого неудавшегося попа. Прошлые грехи на то
