— Я понял вашу позицию, месье Кадош… — елейный голос Райха сочился, как мед из разбитого кувшина, разлитый по гнилым доскам. — Пожалуй, я мог бы устроить вам с виконтом… нет, не встречу — телефонный разговор. Достаточно долгий, чтобы вы убедились: он жив, здоров и в здравом уме, по крайней мере, пока. Но эта услуга тоже не будет бесплатной.
***
— Догоняй! — крикнул Ксавье, настегивая гнедого жеребчика, весело пляшущего под умелым наездником, и помчался вперед по белой каменистой дороге, петляющей между холмами, поросшими лесом, в сторону живописной деревушки на берегу озера.
Исаак пришпорил свою белую лошадь и направил ее вслед за юношей; галоп был резвым, расстояние сократилось очень быстро, и всадники поскакали бок о бок. Они смеялись, с любовью глядя друг на друга, и с нетерпением предвкушали будущий пикник у воды, объятия и поцелуи прямо на прогретой земле, на травяном ковре, сладко пахнущем вступившей в свои права весной, и безмятежный сон под крышей уединенной хижины.
— Как хорошо, что мы сюда приехали… — шептал Ксавье; его улыбающееся лицо, разгоряченное скачкой, казалось совсем юным и ангельски прекрасным, а кудрявые волосы золотились в лучах солнца, как шлем. — Мне так нравится Швейцария!..
— Я рад, что тебе нравится… Может, останемся здесь навсегда? — полушутя спросил Лис, поймал руку любовника и прижал к тяжело бьющемуся сердцу. Он и в самом деле хотел бы никогда не покидать этого благословенного края, с цветущими лугами и глубокими озерами, где в прозрачной воде тонет небесная синь, зелеными холмами и лесами, гостеприимными сельскими домиками, рассеянными тут и там, окруженными белоснежной тиарой горделивых гор… Исаак и Ксавье нашли бы здесь все, что нужно, и даже немного больше, для спокойной жизни в любви и согласии, и больше никогда, никогда не ссорились и не расставались. Это был бы их личный Эдем, настоящий дом, неподвластный времени, где нет ни болезней, ни смерти, ни горькой нужды, ни мелочного, жестокого Бога, ни его отвратительных слуг.
— Хочешь, останемся? — повторил Исаак, не понимая, почему горло вдруг сжалось в спазме безнадежного отчаяния, посмотрел на Ксавье… и увидел, что тот мертв. Лицо и руки юноши стали воскового цвета, губы посинели, на щеках проступили темные пятна. Из глаз и ноздрей засочилась зеленоватая жидкость. Ладонь, все еще зажатая в ладони Исаака, теперь напоминала острый кусок льда, такой она сделалась твердой и холодной, а все предплечье, от кисти до локтя, покрылось глубокими багровыми порезами.
— Ксавье! Ксавье, милый!..- закричал Лис, горе и страх прорвались неистовыми рыданиями, но он не услышал ни своего голоса, и никаких других звуков — как будто внезапно оглох.
Ксавье взглянул на него пустыми глазами, лишенными всякого выражения, его губы зашевелились, а рука потянулась в сторону, указуя на что-то, но Исаак по-прежнему ничего не слышал и не замечал, он не мог пошевелиться, скованный ужасом и смертной тоской…
Мир вокруг стремительно темнел, горы трескались, как стекло, вода в озере стала черной и поднималась все выше, закручиваясь в тугую воронку смерча. Ладонь Ксавье выскользнула из пожатия, в нос ударил запах разложения.
Мягкие, склизкие пальцы вцепились сзади в шею Исаака, жирный язык лизнул ухо, знакомый елейный голос отчетливо прошептал:
— Я убил Ксавье, и Эрнеста тоже убью. Ты ничего не сможешь сделать, грязный педераст. Ты был на похоронах Ксавье — то была великая милость тебе, недостойная тварь — но Эрнеста ты никогда больше не увидишь, даже мертвым.
Исаак рванулся, пытаясь уйти от захвата, но это был напрасный труд, стало только хуже. Подкравшееся чудовище так сдавило горло, что перед глазами заплясали красноватые блики, а в ушах надсадно зазвенели колокольчики…
Шепот продолжался, перемежаясь с мерзким хихиканьем:
— Я буду терзать его плоть, пожирать, истязать, я пролью семя на его раны, на мертвое лицо, а ты никогда не узнаешь, что с ним случилось, и никогда не найдешь его могилы… Твоего брата я убивать не стану, он слаб без своего демона — он убьет себя сам, и ваши заслуженные муки, гнусные жидовские отродья, будут слаще меда для моих уст.
— Нет! Нет! Нет! Ты не тронешь его! Нет!
Превозмогая боль и нехватку воздуха, Исаак боролся изо всех сил, он рвался прочь от чудовища, подальше из этого адского места, и небо, в которое он втыкался пальцами, рвалось, как бумага, но за ним открывалось еще одно небо — другого мира, и это по-прежнему был чужой мир…
«Нет, я не умер… Я жив… жив! Я должен оставаться живым, чтобы спасти моего любимого и моего брата… аааааххх…»
— Ааааааах…
— Месье! Месье! Проснитесь! Месье, как вы себя чувствуете?
Исаак открыл глаза и несколько секунд пытался понять, где он — в нужной ему реальности или по-прежнему в плену кошмара. Подушка под головой была мокрой от пота, на шее бешено бился пульс, руки дрожали.
Около кровати горела настольная лампа. В ее мирном оранжевом свете Лис увидел спальню в доме Кампаны, которую они с Жюльеном делили на двоих, и самого Жюльена, сидящего в изножье постели, со стаканом воды в одной руке и яблоком-в другой. Молодой человек смотрел на него с искренней тревогой, и, видя, что он очнулся от забытья и приподнялся на локтях, облегченно выдохнул:
— Слава Создателю, вы проснулись, месье Кадош!.. Вам что-нибудь нужно? Хотите воды или, может быть, сварить вам кофе?..
— Нет… спасибо. — Исаак рассеянно вытер лицо — его все еще преследовали образы из сна, но он не готов был делиться ими с Жюльеном, бывшим секретарем Райха…
— Вы кричали… сперва все звали Ксавье, а потом Эрнеста. Это ваши друзья?..
— Очень близкие, — сухо ответил Лис и слегка толкнул медбрата-самозванца в бок, побуждая встать и вернуться на свою кровать (накануне он уступил тощему мальчишке с больной спиной громадный «сексодром» Кампаны, с удобнейшим матрасом, а сам устроился по-походному на жестком диване):
— Иди спать. Со мной все в порядке, если будет нужно, я сам о себе позабочусь.
Ему отчаянно хотелось покурить, лучше всего на балконе, вместе с табачным дымом вдохнуть ночной Париж и, успокоив сердце и охладив голову, разобраться в приснившемся сюжете…
Жюльен послушно встал, но не спешил уходить, топтался рядом, как будто хотел что-то сказать, но не решался открыть рот без разрешения.
Исаак нащупал на столе сигареты и зажигалку, спустил ноги
