— Хорошо. Пойдем.
— Только побыстрее!.. — она отобрала у него книгу и нетерпеливо вскочила, Эрнест тоже поднялся и первым пошел к двери, где охранник сразу же зашевелился и заухмылялся, предвкушая любимое развлечение:
— Что, опять по нужде? Дамочки, у вас обеих мочевые пузыри размером с наперсток, что ли?
Мирей покраснела до ушей, глаза ее наполнились слезами, голос сорвался на визг:
— Не смей со мной так разговаривать, мужлан!.. Когда я отсюда выберусь, ты — и вы все — ответите за каждую свою грубость!.. Твари, ненавижу…
— Тшшшшш… — игнорируя хама, как будто он был пустым местом, или чем-то не стоящим внимания, вроде коровьей лепешки, Эрнест успокаивающе обнял подругу по несчастью за плечи и вывел в коридор.
— Только стой тут, никуда не уходи! И смотри, чтобы эти не подслушивали… — потребовала она, прежде чем скрыться в уборной.
— Да куда я денусь… — грустно усмехнулся он, скрестил руки на груди и прислонился к стене.
Деться и в самом деле было некуда: коридор был узким, практически глухим, с низким потолком и без окон, и упирался одним концом в «тюремный блок», а другим — в фальш-стену, на самом деле представляющую собой раздвижную деревянную дверь с секретным замком. На Эрнеста он действовал более угнетающе, чем комнаты, где приходилось жить: они тоже не имели окон, но были удобными и довольно просторными, в коридоре же возникало отчетливое ощущение могильного склепа.
Художнику порою слышался запах сырой земли, и он не знал, что это: галлюцинация, или их в самом деле держат в подземелье… Он старался не развивать подобные мысли, поскольку следом вспоминались жуткие рассказы Эдгара По, о погребенных заживо, и приходил настоящий страх. Тогда он искал защиты в воспоминаниях о самых любимых людях. О Соломоне, таком сильном и нежном, ради которого открывал глаза по утрам, ради которого боролся за свои тело и душу; об Исааке, таком отчаянном и смелом, пробудившем в нем яростную жажду жизни; об отце, никогда не теряющем чувства юмора, и о названном отце, научившем его сражаться с внутренними демонами и побеждать их.
«Не подавляйте свой страх, Эрнест, — говорил ему Шаффхаузен, когда они работали с глубинными душевными травмами художника. — Но и не поддавайтесь. Идите ему навстречу, знакомьтесь с ним, изучайте… знакомое и привычное перестает быть страшным. То, что вы знаете и осознанно принимаете, никогда не победит вас. Наоборот, может помочь».
В коридор выглянул охранник и окликнул его:
— Эй, ты, принцесса, что там твоя подружка, в толчке застряла? Долго еще?
— Сколько потребуется.
— Она там цистерну выписывает, что ли, чего возится целый час?
Эрнест только плечами пожал. При общении со сторожами он неукоснительно следовал принципу минимализма: там, где можно было обойтись несколькими словами, он произносил всего два или одно, и не поддавался соблазну вступать в беседы. На него не действовали ни подначки, ни заигрывания, ни откровенные провокации, и в конце концов охранники стали общаться с ним только по делу. Для развлечений им вполне хватало эмоциональных вспышек Мирей.
Но сейчас в голосе «цепного пса» прозвучали какие-то новые нотки. Эрнест с интересом взглянул на него и заметил, что рация не висит на поясе у охранника, а лежит в ладони: значит, он только что получил известия или новый приказ в отношении пленников.
— Пошевеливайтесь, вы оба. Тебе кое-кто звонит, я должен проводить тебя к телефону.
«Соломон!..»
Художник не знал, откуда у него такая уверенность, но его мгновенно бросило в пот и дрожь, сердце застучало, как взбесившийся метроном, и он слегка подергал ручку двери, чтобы поторопить Мирей…
Звонил Райх. Он не представился — только поздоровался, но Эрнест даже в горячечном бреду узнал бы этот елейный голос, отдающий мертвенным холодом, и округлые, тщательно выверенные фразы профессионального лгуна:
— Добрый день, дорогой месье де Сен-Бриз, надеюсь, вам оказано должное гостеприимство, и вы всем довольны… Но ваши добрые друзья тревожатся о вашем здоровье и самочувствии и горько сетуют, что наши общие дела не позволяют им присоединиться к вам в приюте беззаботности. А вы, месье де Сен-Бриз, наверняка желаете, чтобы эти дела завершились поскорее, да?
Телефонная трубка тряслась и прыгала в руке Эрнеста, губы одеревенели, и он едва справился с подступающей волной боли, готовой прорваться яростным криком, когда едва слышно произнес:
— Где Соломон?.. Дайте мне с ним поговорить!
— О, разумеется, дорогой виконт… Вы с ним поговорите, только сперва я дам вам инструкции. Да-да, месье де Сен-Бриз, инструкции. И от того, насколько точно вы им последуете, будет зависеть, уладятся ли наши — и ваши — дела к обоюдному удовольствию.
Эрнест попытался сглотнуть, но горло было таким сухим, что он только закашлялся, и с минуту выравнивал дыхание, прежде чем сумел задать вопрос:
— Чего вы от меня хотите?
— Сущие пустяки, месье де Сен-Бриз. Ваш друг должен удостовериться, что вы живы и здоровы, и… никак иначе не пострадали. Только и всего. Все остальное предоставьте мне, я умею убеждать, ваше дело — помочь мне сделать известного вам человека более сговорчивым.
— А какие… какие я получу гарантии, что после того, как вы добьетесь ваших целей, меня и Мирей отпустят?..
— Моего честного слова вам недостаточно?
— Вы шутите? — на искреннюю интонацию Райха мог бы купиться кто угодно, только не Эрнест. — После того, что вы сделали с Ирмой, и с Жаном, и с Соломоном, мне нужно что-то более весомое, чем словесные заверения.
— Вы не в том положении, чтобы торговаться!..
— Почему же? Как мне видится — очень даже в том. — Верней сознавал, что ведет себя крайне неосторожно, что провоцировать Райха — форменное безумие, но в нем точно заговорила кровь предков из Вандеи, темный азарт заставил закусить удила. Он жаждал услышать голос Соломона, обменяться хотя бы несколькими словами, на расстоянии поддержать друг друга надеждой, но Райх чего-то хотел от него, заменить Эрнеста ему было некем, и этой возможностью грех было не воспользоваться… хотя бы ради того, чтобы до конца прояснить свое положение.
— Хорошо, месье де Сен-Бриз. Что убедит вас в чистоте моих намерений?
— Привезите сюда Соломона вместе с нотариусом. Мы здесь подпишем все нужные вам бумаги — я обещаю, что уговорю его, и справлюсь с этим гораздо лучше и быстрее, чем вы. Нотариус будет и вашим свидетелем, что речь шла не о принуждении, а о добровольной сделке, и гарантией безопасности для нас.
Райх долго и тяжело молчал, и Эрнест чувствовал, что он серьезно обдумывает предложение; наконец,
