Непрошенная и чрезмерная физическая близость Райха, звук его свистящего дыхания, запах аптеки — отдела готовых форм — и резкого гвоздичного мыла… всю эту дивную смесь Кадош вынужден был осязать и вдыхать до самого конца службы. К счастью, месса была короткой.
Пока священник заканчивал вдохновенную проповедь, о том, что Христос более желал любви, нежели веры (3), Густав снова зашептал на ухо:
— Поспешите, доктор. Встретимся на площади, слева от собора, возле магазина подарков.
…Площадь перед собором, белая, душная, тесная, окруженная по периметру красными, оранжевыми и ядовито-желтыми зданиями, красными вывесками, красными тентами, цветными флажками, до отказа заполненная людьми, окончательно превратилась в раскаленную печь. Торчать здесь на самом солнцепеке мог только самоубийца или уроженец Сахары.
Соломон не был ни тем, ни другим, но ему ничего не оставалось, как следовать правилам не им придуманной игры — он слишком хотел найти свою пропажу или хотя бы напасть на след… Разговор с Эрнестом мог дать ему нужный ключ, или хотя бы подсказку, с которой начнется решение головоломки.
Это напоминало болезненный температурный сон, яркий, с рваным нелогичным сюжетом, не имеющий начала и конца, как блуждание в лабиринте. Рука Райха, мягкая и пухлая, холодная, как конечность утопленника, долго пролежавшего в воде, легла Кадошу на локоть, нажала, заставляя повернуться, точно они играли в жмурки:
— Будьте внимательны, месье… Сейчас вам нужно будет решить небольшой ребус. Видите там, на углу, телефон-автомат? Да? Замечательно. А теперь посмотрите вооон туда… в другую сторону… да, у пиццерии.
— Еще один телефон.
— Верно-верно… Вы, как всегда, наблюдательны. И еще, пожалуйста, взгляните направо. В трех шагах от магазина, у входа в гостиницу. Снова телефон. Ну, теперь-то вы все поняли, да?..
Соломон облизнул пересохшие губы.
— Который из них?..
— Ооо, ну что вы! Вы же просите меня сразу дать вам разгадку, — хмыкнул Райх. — Один из трех, да, это я вам обещаю. В течение десяти минут — это я тоже могу гарантировать. Ну, а какой точно… угадайте сами! Если угадаете и успеете снять трубку, у вас будет ровно пять минут на разговор.
В Соломоне нарастало желание поговорить с этим садистическим психопатом с бредом величия на понятном ему языке — схватить за горло и бить головой о стену, пока череп не треснет, и мозги не вытекут наружу. Но Райх, закончив свою речь, благоразумно отступил и держался поодаль, теперь его было так просто не достать. Он по-прежнему сладко улыбался, готовился насладиться зрелищем, как еврей, растеряв все свое высокомерие и величавость, судорожно мечется по площади, как девица в поисках уборной, и пытается успеть сразу к трем телефонам одновременно. Ведь зазвонить мог любой из них.
Кадош неожиданно усмехнулся, и его усмешка опять была полна все того же отвратительного высокомерия:
— Вы заигрались, Густав. Если я не угадаю и не успею, и разговора не будет, наша договоренность аннулируется. Я не плачу за услуги, которых по факту не получил. Вы деловой человек, Райх, так решите в оставшиеся до звонка минуты, что для вас важнее — унизить меня или заключить сделку?
Улыбка сползла с лица Райха, губы искривились и приподнялись, обнажая кривые клыки, он что-то пробормотал, шагнул к Кадошу, попытался схватить за руку, но на сей раз тот отступил и покачал головой:
— Решайте.
— Будьте вы прокляты, Кадош… с вашим иудейским нутром менялы! Я не учел, что вы арифмометр, а не человек.
— Тем хуже для вас! Так который из трех?
— У входа в гостиницу.
Соломон не стал благодарить Райха даже кивком. Он быстро пересек площадь и подошел к указанному телефонному автомату. У него не было ни секунды форы, ни малейшей возможности сообщить Кампане, чтобы комиссар сделал попытку отследить, откуда будет входящий вызов — оставалось полагаться лишь на самого себя. Если только Эрнест действительно позвонит… ведь они оба имели дело с сумасшедшим.
***
…Они стояли на лесной поляне, в тени громадного дерева с раскидистой кроной, иссиня-зеленой, усыпанной роскошными розовыми и белыми цветами, и теплым шероховатым стволом, узловатым у корней и таким широким, что за него можно было спрятаться, как за стену. Соломон и Эрнест крепко держались за руки, переплетали пальцы в жадных пожатиях, вжимались друг в друга бедрами и горячо шептались губы в губы, перемешивая дыхание и удары сердца.
Не имело никакого значения, что их физические тела разделяли километры пространства и бездушная телефонная мембрана: они были вместе и наедине в параллельном мире, на закрытой от чужаков территории своей любви.
— Прошу тебя, Сид, умоляю, ничего не подписывай… Не отдавай дело жизни Шаффхаузена в грязные руки Райха. Ему ни в чем нельзя доверять.
— Я должен, моя любовь. Он не оставил мне выбора. Я готов потерять все что угодно, но только не тебя…
— Ты не потеряешь меня. Только не вздумай доверять посулам и обещаниям. Я не хочу умирать, Сид. Мы еще слишком мало были вместе.
— Ты… ты хорошо себя чувствуешь, Торнадо?
— Примерно как ты в последние несколько дней. И все вокруг примерно такое же…
— Но ты в порядке?..
— Пока что да. Увы, не могу поручиться за будущее…
— Ich werde dich aus der Gefangenschaft ziehen, meine Liebe…Ich werde nichts dafür bereuen. (Я вытащу тебя из плена, моя любовь. Я ничего для этого не пожалею).
— Bitte beeil dich. Ich möchte hier nicht sterben. (Пожалуйста, поспеши. Я не хочу умереть здесь).
Голос Соломона дрожал от сдерживаемых рыданий, в голосе Эрнеста звучал неприкрытый страх: для тех, кто подслушивал этот прощальный разговор, это было как музыка в увлекательном радиоспектакле.
— Ты помнишь, где была наша первая встреча, Эрнест? Я так хочу поехать туда, но не знаю как…
— Я тоже хочу поехать. Думаю, мы сможем… сможем скоро… только тебе понадобятся горные лыжи. Это же все закончится, правда?
— Конечно, я обещаю… но мне придется узнать, как стоять на лыжах. У кого бы взять урок?..
— У Хавьера.
— У Хавьера?
— Ну да. Помнишь, я спрашивал, как раз перед твоим отъездом, учил ли он вас с братом, и ты сказал, что нет, ты тогда не брал уроков?..
— Кажется, помню…
— Так освежи свою память. Это было совсем недавно, мы как раз обсуждали планы на будущее.
— Хорошо. Я все сделаю. Эрнест…
— Что?..
Иллюзия близости рассеивается, образ свежего и прохладного леса сменяется надсадным маревом полуденного зноя, в отчаянный шепот влюбленных неумолимо вторгаются звуки реальности.
Соломон повернулся спиной к площади, стараясь позабыть, что в него ружейными дулами нацелены внимательные и злобные глаза преследователя, сжал телефонную трубку до хруста в пальцах и
