— Нет! Конечно же нет! — Исаак вспыхнул от гнева и стыда, чувствуя против воли, что Дельмас в чем-то прав — в конечном счете, и брат, и Эрнест, и даже сам Дюваль пострадали из-за него…
Откровенного объяснения было не избежать, но прямолинейность Франсуа была на руку, поскольку экономила время и упрощала дело:
— Дюваль действительно пострадал, но обвинение против Сида полностью сфабриковано, очень ловко и хитро, и за ним стоит хорошо знакомый вам человек…
— Тихо! Никаких лишних имен, никакого выяснения отношений в доме!.. — строго одернул брата Жозеф, оттер его от Исаака, а того подтолкнул к столу. — Садись. Сейчас тебе подадут кофе и омлет. Потом принесут вино и бисквиты.
— Я не голоден…
— И слышать ничего не хочу! Давай, располагайся, глотни пока вот воды — тебе долго придется напрягать горло. Будешь все рассказывать с самого начала.
Кофе принесли через пару минут — вместе с подносом, нагруженным едой, как баржа. Исаак не сдержал грустной улыбки: хлебосольство Дельмасов осталось прежним, спустя столько лет, а Жозеф все еще считал его слишком худым, «как все балетные дистрофики», и собирался заталкивать в него пищу едва ли не через силу.
Франсуа тем временем нажал кнопку звонка, вызвал секретаря и отдал новые распоряжения: все их с братом дела, запланированные на день, пошли прахом, однако Дельмас нисколько об этом не сожалел. Появление Исаака Кадоша в их доме после стольких лет тишины, овеянной скорбной тайной, знаменовало что-то новое в жизни всех участников давней семейной истории, сравнимое со сменой эпох.
***
Бутылки вина пустели, головы наполнялись туманом, но никто из мужчин не пьянел по-настоящему и за несколько часов ни разу не потерял нити беседы. За это время Дельмасы узнали все о событиях, произошедших на Ривьере после смерти Шаффхаузена — и в паузах кое-что сами рассказали Кадошу, поделились новостями о своей респектабельной парижской жизни богатых фабрикантов. Например, о том, что учредили стипендию имени Ксавье, для одаренных студентов-философов… и что выиграли все суды с молодежным обществом «Путь к свету», выдававшим себя за службу психологической помощи молодым католикам, борющимися «с особыми грехами плоти», а на деле аффилированным с фондом «Возрождение» и занимавшимся откровенной вербовкой на программы репаративной терапии…
— Мы сумели доказать, что это они убедили Ксавье поехать в то проклятое место, и не просто убедили, но и отвезли туда, и вынудили подписать согласие на лечение… нашли куратора, поднажали, и он дал показания в суде. В тюрьму, конечно, никто не попал — суд принял обвинение не по всем пунктам — но денег с них слупили достаточно, чтобы заставить закрыть лавочку в Париже.
Жозеф рассказывал, Исаак жадно слушал, а Франсуа собственноручно подливал ему вина, всматривался в подвижное тонкое лицо, вслушивался в звучный уверенный голос, наблюдал за движениями, полными одновременно силы и грации, и узнавал, узнавал в каждой черточке…
Невероятно, но перед ним был тот самый человек, которого он встретил десять лет назад благодаря Ксавье, тот самый, кто познакомил его с Соломоном, тот, на чьи выступления в «Лидо» они столько раз ходили «всей семьей». Это был тот самый дерзкий храбрец-гимнаст, что сумел в одиночку выкрасть Ксавье из общежития «Опус Деи», ночью, взобравшись по плющу и водосточной трубе в окно третьего этажа (обратно они с юным принцем спустились уже вместе, по пожарной лестнице с другой стороны здания… и показали нос преследователям, умчавшись на железном коне «Харлей Дэвидсон». Это был тот бескорыстный и терпеливый почти что родственник, не зарившийся на состояние Дельмасов, преданно любивший Ксавье ради него самого, и сумевший дать мальчишке настоящее счастье.
Уж кто-кто, а Франсуа отлично знал разницу между счастьем торжествующей любви и жалкой подменой, именуемой «нормальной семейной жизнью». Если бы не Густав Райх, двое романтиков — Лис и Маленький принц — наверняка до сих пор были бы вместе, и сумели бы посрамить дьявола.
Да, если бы не Густав Райх… «духовный наставник» Ксавье, «дядюшка», денно и нощно пекущийся о душе ученика и о его деньгах и собственности. Он-то все и запутал, сломал, опорочил, по своему мерзостному обыкновению влезая в каждую щель, отравляя все, до чего дотягивался. Именно Райх был причиной того, что память Франсуа сохранила не только благостные, но и кошмарные воспоминания об Исааке Кадоше…
Человек с изжелта-серым лицом и отчаянным взглядом, застывший, как восковая фигура — это тоже был Исаак, на похоронах любимого и долгое время после них; преступник на скамье подсудимых, обвиняемый по нескольким тяжелым уголовным статьям, получивший от журналистов прозвище «Черный танцор» и куда менее изящные имена — маньяк, серийный убийца, садист-психопат — это тоже был Исаак. Безумец в тюремной больнице, то буйствующий, изрыгающий проклятия и богохульства, то обманчиво тихий, пытающийся заморить себя голодом — это тоже был он.
Когда организованная преступная группа из двоих профессоров-психиатров, одного хирурга-еврея, одной еврейской матери и двоих братьев-текстильных магнатов, провернула немыслимую, опасную и ловкую авантюру с фальшивой «смертью» Исаака, и последующей тайной доставкой «Железной маски» в укрытие на Ривьере, Франсуа и Жозеф посчитали моральный долг уплаченным. Спасти невиновного сперва от казни, а после от неминуемой смерти в заключении, несомненно было благим и богоугодным, но… практически безнадежным делом.
Несмотря на фанатичную веру Соломона в могущество современной медицины, несмотря на утешительные прогнозы Шаффхаузена и Витца, Жозеф не верил, что Исаак когда-нибудь очнется от поглотившего его мрака безумия, не говоря уж о том, чтобы полностью восстановить душевное и физическое здоровье и вернуться к активной жизни. Франсуа смотрел на ситуацию не столь пессимистично, однако по основным пунктам был согласен с Жозефом.
Следующие два года не приносили добрых вестей — наоборот, все подтверждало наихудшие опасения; Жозеф благоразумно отстранился от происходящего в вотчине Шаффхаузена, сперва эмоционально («Чем реже мы с ними общаемся, тем лучше»), а затем и физически, уехав в длительную бизнес-командировку за океан.
Франсуа остался «на хозяйстве», продолжил делать деньги для семьи как ни в чем не бывало и… не нашел в себе сил бросить Соломона на произвол судьбы. Все-таки они не зря считались друзьями, и, как ни крути, почти что породнились за годы долгой интимной связи Исаака и Ксавье.
Доктор Кадош не просил поддержки -это было не в его характере — и старался лишний раз не обнаруживать душу, истерзанную до кровавых ран; но достаточно было поинтересоваться его рабочим графиком, расписанием и географией поездок, чтобы понять: вне стен клиники Ротшильда жизнь Соломона полностью подчинена брату, и он не отступился и не отступится от своих попыток вернуть
