Дельмас не вмешивался в семейное дело, не лез с советами, не предлагал денег, он просто молча и упорно был рядом, и Соломон, насколько мог, ценил его тактичную преданность… По крайней мере, не возражал, чтобы время от времени, когда он собирался в Антиб, «позагорать и окунуться в море», Франсуа присоединялся к нему. Они вместе навещали Шаффхаузена, но в комнату брата Соломон всегда поднимался в одиночку.
А еще через год произошло чудо… сотворенное, возможно, по воле Творца, но руками людей, на соединении искусства Шаффхаузена и братской любви Соломона. Душевный недуг отступил. Исаак пошел на поправку.
Восстановление было очень медленным, успехи — крохотными, прогресс в лечении продвигался черепашьим шагом, но все же продвигался. Франсуа оставался наблюдателем, уже понимая с горечью, что чем лучше становится близнецу, тем меньше Соломон нуждается в его, Дельмаса, дружбе, и со временем они отдалятся настолько, что будут видеться пару-тройку раз в год, на громких театральных премьерах и званых обедах общих знакомых. Жозеф опять-таки считал, что это хорошо… его мнение не изменилось: чем реже участники операции «Железная маска» бывают под одной крышей, тем безопаснее для всех.
— Мы должны наконец-то похоронить Ксавье, забыть о братьях Кадош — и жить дальше, как подобает Дельмасам, занимаясь работой и преумножением состояния. Чем скорее ты это примешь, Франсуа, тем легче тебе станет.
И Франсуа принял неизбежное; но перед тем, как окончательно поставить точку в прежней особой дружбе с Соломоном — ей надлежало перейти в разряд необременительного светского знакомства, из тех, что называют «полезными социальными связями» — он попросил разрешения повидать Исаака. Всего один раз, чтобы своими глазами увидеть чудо, сотворенное врачами, и убедиться, что мужчина, которого так любил Ксавье, узнает голоса и лица, отвечает на вопросы и понимает, кто он такой и где находится.
Соломон не пришел в восторг от этой идеи, но в конце концов все-таки согласился. Чашу весов перетянул довод Дельмаса:
— Я хочу запомнить вас живыми, вас обоих, тебя и твоего брата. Вы же неразделимы, черт побери! Не заставляй меня думать, что Райх победил…
Встреча состоялась, но никому не доставила удовольствия. Исаак не выглядел помешанным, вел себя спокойно и говорил разумно, даже улыбнулся несколько раз и на прощание крепко пожал Дельмасу руку, благодаря за все — вот только глаза его оставались мертвыми озерами, до краев полными болью… Так Франсуа узнал, что такое депрессия, и таким Исаак запечатлелся в его памяти: глубоко страдающим, похожим на призрак самого себя.
Холодноватый и сдержанный Соломон на фоне близнеца казался разнузданным весельчаком…
Встреча в клинике «Сан-Вивиан» стала своего рода Рубиконом. Франсуа последовал совету Жозефа, замкнул в самом дальнем подвале воспоминания о погибшем племяннике, и о его убийце, ловко ускользнувшим от возмездия, «поместил в архив» историю со спасением Исаака Кадоша, и перестал упоминать о Соломоне в частных беседах (хотя втайне следил за жизнью бывшего друга и старался не терять его из виду).
…Разве мог он предположить тогда, что через несколько лет заклятие падет, и призрак, обретший заново жизнь, кровь и плоть, появится на пороге, чтобы рассказать о новой беде, о новых происках старого врага, который все не мог успокоиться в своей алчности — и поманить новыми приключениями?..
В комнатах сумрачного особняка как будто повеяло свежим морским бризом, похожим на ни с чем не сравнимый аромат прошедшей юности, когда горячее биение сердца и благородный риск наполняют большим восторгом и дают больше смысла, чем звон монет и шелест бесконечных деловых бумаг…
***
— Это находится вот здесь. — Франсуа постучал концом карандаша по точке на подробной карте Швейцарии. — Видишь, недалеко от Вербье, но место довольно уединенное… и гораздо ближе к Маттерхорну, чем к Монблану. Вообще лучше всего ориентироваться на Церматт и Гондо, есть там такая деревушка, вот от нее до места назначения рукой подать, но только если знать, куда и как идти. Бернар нарочно купил шале в изрядном отдалении от людных мест и маршрутов, он называл его «аббатством» и ездил туда, как иные ездят в монастыри — встречать рассветы, провожать закаты, молиться и читать религиозную белиберду.
— Понятно… — Исаак ниже склонился над картой и впился взглядом в указанную Дельмасом точку; мышцы на его руках так напряглись, как будто он готовился прыгнуть и телепортироваться прямо в «аббатство». — А… ты не знаешь, он брал туда Ксавье?.
— Разумеется, брал, и весьма часто. У него была идея фикс насчет здорового отдыха для сына: во время школьных каникул Ксавье не дозволялось бесцельно болтаться с друзьями, ходить по вечеринкам или пялиться в телевизор, объедаясь сладостями… все было очень строго и расписано по дням.
— Воображаю…
Франсуа криво усмехнулся, отложил почти докуренную «гавану» и взял с блюда еще один бисквит, чтобы окунуть в портвейн. Он давно не выпивал так много спиртного за один присест, но почему-то оставался трезвым, да и Кадош тоже был ни в одном глазу. Зато Жозеф, похоже, отдувался за всех: задрых на диване пару часов назад и храпел во всю мочь, как настоящий пьяница.
— Нет, друг мой Кадош, такого тебе не вообразить, ручаюсь. У Бернара была настоящая страсть к педагогическим экспериментам, очень таким… католическим, и швейцарское шале для них идеально подходило.
Исаак потер рукой глаза и глухо спросил:
— Что… что же там происходило? Его тоже секли, как во время этих ужасных «бдений и жертв»?
— Да нет… Бернар, бывало, поднимал на него руку, но все же старался не злоупотреблять розгой. Просто приучал к строгой дисциплине, на случай, если из Ксавье получится сотворить аббата или нумерария. Ранний — очень ранний — подъем, долгая молитва, пробежка на лыжах, километра три-четыре, и только потом парню дозволялось позавтракать. Ну и остальной режим в том же духе.
«Бедный олененок…» — вспоминая первого возлюбленного, Лис проглотил комок в горле и пробормотал:
— Он терпеть не мог рано вставать, ты ведь знаешь? И ненавидел лыжи… он вообще не любил зиму.
— Еще бы, этакий оранжерейный цветок, — вздохнул Франсуа, разделяя горе. — Зато Райх все эти экзерсисы весьма одобрял, он часто бывал там почетным и желанным гостем — в отличие от нас с Жозефом. Мы вечно портили все благолепие, ломали режим и «перевозбуждали» Ксавье.
Дельмас начал подливать Исааку портвейна — с вином разговор шел как-то легче, да и сейчас они фактически поминали племянника — но тот остановил его руку:
— Подожди… а сейчас этот дом чей? Ваш, в смысле, твой и Жозефа?
— Ха, если бы… Это дом Райха. Он не принадлежит ему на правах собственности, но, согласно
